Мои оппоненты
Мой срок обучения в аспирантуре давно закончился, а я всё ещё продолжал трудиться над своей диссертацией. Но наконец работа над ней тоже завершилась, и на очередном заседании кафедры я доложил о полученных результатах. Диссертацию одобрили и рекомендовали к защите. Затем мой научный руководитель предложил кандидатуры научных оппонентов, которых потом должен был утвердить учёный совет нашего факультета. До этого мне предстояло собрать множество необходимых для защиты документов и различных справок. Первой в переданном мне списке стояла характеристика, которую мне вначале должна была дать кафедра, а потом её нужно было утвердить ещё в 12 или 15 различных научных, партийных, профсоюзных и прочих инстанциях нашей академии.
Но начать полагалось с кафедры. Поэтому я пришёл с просьбой дать мне характеристику к заведующему кафедрой, заслуженному деятелю науки РСФСР, проф. Е.А. Арзуманяну. Выслушав мою просьбу, Ерванд Аванесович с некоторым удивлением посмотрел на меня и сказал: «Послушай, ты же мудрый человек, зачем ты приходишь ко мне? Кто может знать тебя лучше, чем ты сам? Поэтому, слушай, садись и пиши! И запомни: все документы, которые про тебя, надо готовить самому. А то ведь могут всякое сочинить! В общем, давай, Коля, иди, работай! И не стесняйся – ведь лучше тебя никто не напишет. Потом приходи и я, конечно, подпишу». На этом аудиенция у профессора была закончена.
Собрав целую кучу необходимых бумаг, я отнёс их научному секретарю учёного совета. Вместе с ними я передал ему протокол заседания кафедры с предложением по научным оппонентам. После утверждения ими стали: доктор биологических наук А.Л. Падучева и доктор ветеринарных наук, профессор А.А. Журавель. В соответствии с существующими правилами я должен был передать каждому из них автореферат моей диссертации и один её рукописный экземпляр.
Первый визит я решил нанести докторуру биологических наук А. Л. Падучевой. Для встречи с ней мне пришлось поехать в посёлок Дубровицы (недалеко от г. Подольска), где размещался Всесоюзный институт животноводства (ВИЖ), в котором она работала. Александра Леонидовна встретила меня без особого энтузиазма. Увидев объёмистую, более 300 страниц, рукопись диссертации, она недовольно поморщилась. Потом она заявила мне, что времени для чтения «столь объёмного труда» у неё нет, поскольку она занята более серьёзной работой. А если у неё даже и останется немного свободного времени, то она лучше почитает какую-нибудь интересную книгу (сейчас как раз она читает одну), чем будет тратить время на «опусы» молодых кандидатов в учёные. "В общем, молодой человек, - заключила она, - если вам нужен мой отзыв, принесите мне, пожалуйста, «рыбу». "Рыбу?" – удивленно переспросил я. Тогда я еще не знал, что «рыбой» на научном жаргоне принято называть черновой вариант какого-либо документа или научной статьи. В данном случае это означало, что мне предстояло самому написать отзыв на свою работу, который Александра Леонидовна затем отредактирует и добавит, может быть, несколько малосущественных замечаний. Вначале я, конечно, огорчился, но делать было нечего и, согласовав дату следующего визита, поспешил откланяться.
О, эти женщины! При нашей второй встрече Александра Леонидовна предстала передо мной совершенно другим человеком. Она пригласила меня выпить с ней чашку кофе и угостила собственноручно испечёнными пирожками. После этого выяснилось, что она всё же ознакомилась с моей работой, и сама написала о ней очень подробный отзыв, с проектом которого она любезно предложила мне ознакомиться. Бегло пробежав его глазами, я ещё раз убедился, насколько мудрым человеком был проф. Е.А. Арзуманян со своим советом все важные документы писать самому. Д-р Падучева внимательнейшим образом, как говорится, от корки до корки, изучила мою диссертацию. При этом она не только не согласилась с некоторыми моими заключениями и выводами, но и обнаружила в моей диссертации целый ряд стилистических неточностей, а также большое число орфографических и синтаксических ошибок, которых я просто не заметил. Конечно, я был виноват в недостаточном внимании к грамматике. Но старшие товарищи по аспирантуре уверили меня, что отзыв оппоненты пишут обычно на основании автореферата, который по объёму в 15-25 раз меньше. Диссертацию при этом, как правило, даже не открывают. В данном случае мне «повезло» и единственным утешением было относительно положительное общее заключение о выполненной мной работе. Несколько расстроенный из-за опасений, что сделанные замечания (по существу, не во всём справедливые) могут вызвать дополнительные вопросы у членов учёного совета, скрепя сердце, я поблагодарил д-ра Падучеву за её столь кропотливый труд. Надо сказать, что я опять недооценил Александру Леонидовну. Позднее, на заседании учёного совета, на котором проходила защита диссертации, в своём выступлении и официальном отзыве она опустила все отмеченные ею замечания и грамматические недостатки и неожиданно высоко оценила мою работу. В конце своего выступления она заявила, что по её мнению диссертация выполнена на высоком научном уровне и полностью соответствует требованиям ВАК (Высшей Аттестационной Комиссии), и диссертант, несомненно, заслуживает присуждения ему искомой учёной степени. В общем, мои отношения с доктором биологических наук Александрой Леонидовной Падучевой, которой я очень благодарен, можно было описать известной, правда, несколько скорректированной мною фразой: "Чтобы нет, так да!» Может быть, Александра Леонидовна родилась в Одессе?
Более тёплые отношения сложились у меня со вторым оппонентом − доктором ветеринарных наук, профессором Александром Ароновичем Журавлём. Проработав довольно долго завкафедрой физиологии в Ленинградской академии ветеринарной медицины, проф. А.А. Журавель, вышел на пенсию и вместе с супругой переселился в Москву. После того, как учёный совет утвердил его в качестве официального оппонента, я позвонил ему и договорился о встрече. Она состоялась в его небольшой квартире в одном из спальных районов столицы. Александр Аронович встретил меня в синем тренировочном костюме, выйдя из комнаты, больше похожей на спортивный зал, чем на кабинет учёного. Заметив моё удивление, Александр Аронович с гордостью заявил, что он много времени уделяет своей физической подготовке, так как его кредо: «лучше умереть на лыжне, чем на учёном совете во сне». И тут же рассказал о недавней встрече со своим бывшим студентом. На вопрос, как тот себя чувствует, молодой человек начал жаловаться профессору на плохое самочувствие и многочисленные недуги. Александр Аронович пристыдил его и продиктовал целый комплекс рекомендаций, включающий пробежки по утрам, обтирания холодной водой, упражнения с гантелями, отжимания и т.д. Убедившись, что его собеседник всё правильно записал, профессор Журавель заявил, что при соблюдении его рекомендаций тот проживёт в добром здравии ещё не менее 30–40 лет, т.е. доживёт до глубокой старости. Бывший студент горячо поблагодарил профессора и пообещал немедленно приступить к оздоровительным процедурам. Через некоторое время они снова встретились, и Александр Аронович спросил у молодо го человека, как у него идут дела, и выполняет ли он его рекомендации. "Нет", - чистосердечно признался тот. "Как же так?" - удивился профессор. "Знаете, Александр Аронович, - ответил бывший студент, - я попробовал вначале всё делать, как Вы сказали. Но когда я подумал, что ещё столько лет нужно будет так мучиться, то понял, что мне это не выдержать и гораздо легче умереть сразу."
Проф. А.А. Журавель знал множество занятных историй и афоризмов, всегда старался давать всем советы. Когда я пришёл к нему за отзывом на свою работу, он, передавая мне свой отзыв, сказал: «Никогда нельзя останавливаться на достигнутом. Отсюда теперь твоя задача сделать из этой диссертации две». Это был хороший совет. Мне почти удалось выполнить его. Но кто мог предвидеть, что СССР так быстро развалится? Но это уже другая история…
Александр Аронович хорошо выступил на учёном совете, безоговорочно поддержав меня. На прощанье он дал мне ещё несколько полезных советов, из которых я сохранил в памяти главный: «Ты вступаешь в новую жизнь. Самое важное – держись! И помни: не будешь держаться, держать не будут!» По мере возможности, я старался следовать этому совету.
Николай Эпштейн
Потсдам, 2021