Мой друг Василий Иванович
Из цикла «О времени и о себе»
Почти каждый понедельник мой рабочий день в лаборатории начинался с визита В.И., начальника 1-го (секретного) отдела нашей академии. Сейчас многие уже не помнят или не знают, что в то время в научных и учебных заведениях, на крупных промышленных предприятиях, а также во многих других организациях, имелись секретные отделы. Чем они занимались, непосвящённым было неизвестно, но, руководствуясь инстинктом самосохранения, на всякий случай старались держаться от них подальше.
Причина визитов ко мне В.И. была простой: после выходных он часто испытывал, как бы помягче выразиться, головные боли и «душевный дискомфорт», с которыми я помогал ему справиться в основном с помощью лабораторного «химического реактива». Им являлся, как легко догадаться, медицинский спирт, небольшую колбочку которого я, приходя в понедельник на работу, заблаговременно готовил к его приходу. Я не знаю, почему он приходил с этой проблемой именно ко мне. Может быть, он чувствовал моё отношение к нему. А может быть потому, что старинные, построенные ещё в 19 веке двухэтажные здания, в которых мы работали, стояли почти рядом. Расположенные вокруг небольшого сквера с памятником К. А. Тимирязеву, они находились в самом центре Академгородка.
Обычно, В.И. заходил ко мне в кабинет рано утром ещё до прихода сотрудников лаборатории. Поздоровавшись, он садился за маленький столик с пишущей машинкой, стоящий у высокого старинного окна с закруглённой верхней частью. Какое-то время он молчал, тяжело вздыхая, и задумчиво смотрел в окно. Затем, после обмена дежурными вопросами о работе, здоровье, погоде и т.п., мы переходили к «деловой» части визита. «А у тебя сегодня есть что-нибудь для меня? – осторожно спрашивал В.И. «Конечно»,– отвечал я, бережно вынимая из холодильника небольшую колбочку с драгоценным «реактивом». В.И. осторожно брал её в руки и начинал почему-то рассматривать на свет. «А он, того, не балованный», – спрашивал он (на спецжаргоне – не разбавленный ли). Я обиженно поднимал руки: «В.И., ну что вы говорите? Не только 96 %-ный, но для вас ещё и специально очищенный с помощью импортных адсорбентов». Упоминание незнакомого слова действовало успокоительно и В.И., бережно спрятав колбочку с «реактивом» в карман пиджака, с благодарностью покидал мой кабинет.
Я знал, что В.И. раньше был военным лётчиком и удостоин почётного звания Героя Советского Союза, но он никогда не рассказывал о войне. Что-то там было такое, о чём он не хотел говорить, а я, повинуясь какому-то внутреннему чувству, никогда его о ней не спрашивал. После войны его сразу перевели пилотом в специальный лётный отряд по обслуживанию партийных и государственных руководителей СССР, а также членов их семей, которым специальной инструкцией ЦК КПСС строжайше запрещалось летать на обычных рейсовых самолётах. Об этом периоде своей работы В.И. иногда рассказывал, правда, довольно скупо, неохотно отвечая на мои расспросы.
В общих чертах работа в отряде была чётко регламентирована: за день-два до полёта члена Правительства в отряде появлялся сотрудник КГБ с картой маршрута, которая передавалась лётчику для изучения. Самолёт, в зависимости от дальности полёта, заправляли нужным количеством горючего. Сотрудник КГБ садился рядом с лётчиком, самолёт поднимался в воздух и совершал несколько кругов над аэродромом. После приземления сотрудник КГБ пломбировал баки с горючим, и вплоть до приезда пассажира возле самолёта выставлялась военизированная охрана. Лётчик с момента получения полётного задания считался на работе и не имел права покидать расположения отряда.
В скором времени после работы в отряде В.И. перевели в нашу Академию. Надо сказать, что знакомство с В.И., несмотря на определённые неудобства, давало мне всё же некоторые преимущества: например, когда нужно было получить разрешение на выдачу в Ленинской библиотеке иностранной научной литературы. В то время это было возможно лишь по требованию на специальном бланке, визированному начальником 1-го отдела. Его подписи под этими документами приходилось иногда ждать довольно долго, но мне он подписывал их сразу, как говорится, не глядя.
Кроме того, в те годы перед всеми государственными праздниками ректор Академии издавал приказ, обязывающий руководителей всех научных, учебных и административных подразделений сдавать всю имеющуюся у них множительную технику, в том числе пишущие машинки, в 1-й отдел, а потом забирать назад. Благодаря хорошим отношениями с В.И. я был избавлен от необходимости каждый раз таскать туда нашу тяжёлую «Континенталь». (Правда, теперь я думаю, что не я один обладал такой «привилегией». Ведь если бы приказ ректора выполнялся буквально, то ёмкости помещений, в котором размещался 1-ый отдел, вряд ли бы хватило).
К сожалению, В.И. проработал у нас недолго и его вскоре тихо отправили на пенсию. И хотя результатом этого события для нас явилась некоторая экономия «дефицитного» реактива (необходимого для установления «дружественных» связей с нужными людьми и организациями, снабжающими нас лабораторной техникой, химической посудой и реагентами), я искренне переживал расставание с ним.
Василий Иванович был ветераном, героическим участником страшной войны. Он ежедневно рисковал своей жизнью. Но когда война закончилась, он, как и многие другие ветераны, оказался, в общем-то, ненужным. Он тяжело переживал эту ситуацию, ставшей личной трагедией для многих фронтовиков. Я понимал, что его теперешняя работа была для него совершенно неинтересной, и он чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке. Его визиты ко мне были попыткой как-то справиться с этой ситуацией. Там, где у него была возможность, он старался помогать людям и, обладая определённой властью, никому не причинял зла. Сочувствуя ему, я старался чем мог поддерживать его.
В последний день своей работы в академии он зашёл ко мне попрощаться. Какое-то время мы посидели молча – ситуация была абсолютно прозрачной. Потом он встал, тяжело вздохнул, пожал мне руку, и, не сказав ни слова, закрыл за собой дверь. Больше мы не встречались.
.
Николай Эпштейн
Потсдам, 2021