День рождения

                                                                            Посвящается Илье Клейнеру

За окном ноябрь. Типичная для этого времени года слякотная погода. Сегодня у меня день рождения. Я  уже давно разменял 8-й десяток. Настроение соответственное. Я вообще не люблю осень. Для этого у меня есть веские причины: осенью ушли навсегда в никуда мои родители. Когда я впервые по-настоящему влюбился, осенью ушла, оставив меня в глубокой депрессии, любимая женщина. Были и другие малоприятные события, связанные с этим временем года. А теперь ещё и день рождения!  Нужно срочно что-то придумать, чтобы отключиться от невесёлых мыслей. Я бы охотно посидел сегодня вместе со старыми друзьями, вспоминая время нашей бурной и богатой приключениями молодости, наших общих знакомых. Но, к сожалению, многие из них остались в России. Хотя и там их теперь тоже не так много. Некоторых уже нет. Часть перебралась в Америку или Израиль. Из старых московских знакомых - здесь в Потсдаме, где я живу больше 20 лет, есть только одна семья, знакомая ещё по Москве: художник Илья Клейнер и его жена Элла, приехавшие сюда в 2002 году.

Решил позвонить им. Трубку взяла Элла. 
 - Привет! А где Илья? 
 - Он в городе, в своей мастерской, как всегда что-то рисует. 
- А как ты думаешь, удобно зайти к нему без предупреждения?   
- Конечно, я уверена, он будет рад. 
- Ну хорошо, тогда я, возможно, навещу его. 
Попрощался и повесил трубку. Потом подошёл к книжному шкафу, где у меня стояли книги по искусству, выбрал одну с цветными иллюстрациями - неудобно же приходить в гости с пустыми руками - и наскоро собравшись, поехал к нему.

 Мастерская Ильи находится в самом центре Потсдама – напротив знаменитого Голландского квартала, рядом с Науэн Тор (Новые ворота), в красивом доме на 3-м этаже.
Илья, удивлённый неожиданным визитом, открыл дверь.
- Рад тебя видеть, заходи. У тебя всё в порядке?
- Да-да. Ничего не случилось. Просто захотелось тебя увидеть.  
- Ну, тогда садись на диван, я сейчас как раз заканчиваю очередной портрет.
На мольберте, за которым работает Илья, портрет молодого мужчины с длинными тёмными волосами, в старомодной шляпе. 
 - Кто это?
 - Это Барух Спиноза. Я решил написать портреты известных евреев и подарить их Московской синагоге. Знаешь, сколько я их уже написал? Никогда не угадаешь – более 3-х тысяч. 

Он что-то ещё рассказывал, а я сидел у него на диване, смотрел, как он работает, вдыхал хорошо знакомый мне аромат свежей масляной краски, и постепенно стены мастерской как бы раздвинулись, а потом и совсем исчезли. Нахлынувшие воспоминания перенесли меня более чем на 40 лет назад, в Москву, почти в такой же осенний день, когда я впервые встретился с художником Ильёй Клейнером.    

А произошло это так. В то время я занимался изучением методов определения гормонов в Институте эндокринологии (на улице Дмитрия Ульянова). Там я познакомился с врачом Юрием Сергеевичем Буровым. Это был неординарный человек, с обширными интересами в самых разных областях. В первую очередь его интересовала, конечно, медицина, особенно её нетрадиционные направления: акупунктура (иглоукалывание), энергетические поля, медитация, фито- и гомеопатия ...

Кроме того, он увлекался литературой, писал неплохие стихи. Представлялся он в обществе, особенно в женском, обычно так:  
«Доктор Буров, любитель дам и каламбуров». Громкое декларирование «любви к дамам» не мешало ему, впрочем, нежно и трогательно любить свою жену Нину. Юра был почти на 9 лет старше меня, но этой разницы я никогда не чувствовал. У нас было много общих интересов и мы подружились.

Однажды мы допоздна засиделись в институте, а потом вместе поехали домой. Нам было по пути – мы жили недалеко друг от друга. Неожиданно он предложил мне зайти к нему в гости. Вечер у меня был свободный, я с удовольствием согласился. Было интересно посмотреть, как он живёт, но главное – мне хотелось продолжить наш разговор, начатый ещё в институте. 

 У Юры была небольшая, уютная квартира. Меня поразило в ней обилие книг и, особенно, картин. Причём некоторые картины были в очень простых деревянных рамах, другие же висели на стенах вообще без рам. Они все были чем-то похожи, в первую очередь - по стилю и манере письма. Видно было, что они написаны одним художником. Должен признаться, что подобных картин я раньше никогда не видел. Они поражали своей яркостью и оригинальностью, философской глубиной и каким-то исходящим от них магнетизмом: они притягивали.    

Некоторые  картины были посвящены еврейской тематике, в особенности, её мрачным страницам... Одну из них я помню до сих пор: на багрово-красном фоне в центре картины стоит оплетённый колючей проволокой ствол дерева, от которого волнообразно идёт белая нить в никуда, а внизу согбенная тёмная фигура молящегося человека, покрытого талесом*
  
      - Не знал, что ты коллекционируешь картины, - удивлённо произнёс я. 
      -  Да нет, я не коллекционер. Мне их подарили. 
Я ещё больше удивился: мужчины-врачи обычно в качестве подарков получают коньяк или другие крепкие напитки, в крайнем случае - коробки конфет или цветы, но – картины... Это было для меня нечто новое.
    - Понимаешь, - сказал Юра, - у меня есть один пациент, который имеет  серьёзные проблемы со здоровьем, и я в меру сил стараюсь ему помочь. Он художник и в благодарность дарит мне иногда свои работы.  
Я ещё раз бросил взгляд  на необычную картину и спросил у Юры: 
     - А ты не мог бы меня с ним познакомить. Если это, конечно, удобно?   
     - Почему нет? - сказал Юра, - я позвоню ему и постараюсь договориться о встрече. 
Через несколько дней, когда мы увиделись в институте, Юра сказал, что он уже договорился с художником, и если я хочу, то 
вечером после института мы можем заехать к нему домой. 
Я, конечно, согласился.

Юра был страстным автолюбителем и ездил на знаменитом в то время «Запорожце». Многие считали, что основное назначение этой  машины– служить мишенью для нескончаемого числа весёлых шуток и анекдотов. В конце рабочего дня мы, с трудом втиснувшись в это «чудо техники», поехали в центр Москвы, к дому на улицу Кирова (теперь Мясницкая), где жил художник. Это было старинное здание напротив Центрального почтамта, с двумя каменными львами, лежащими на высоких постаментах перед аркой. Мы прошли через арку и у входа в подъезд встретились с идущим домой художником. Мы познакомились. Его звали Илья Клейнер. Он работал художником-реставратором в Музее изобразительных искусств им. Пушкина. Запомнилась буйная грива черных волос, маленькая бородка. Больше всего привлекали его глаза: проницательные, постоянно в движении, которые с какой-то хитринкой испытующе смотрели на собеседника.                  
 
Втроем мы зашли в лифт, и я спросил у Ильи, на каком этаже он живёт? Нажимай любую кнопку, которая понравится - не ошибёшься. Я озадаченно посмотрел на него: 
    - А если я нажму не на ту, которая нужна? 
    - Нажимай, ещё никто не ошибался. 
Не поняв юмора, я пожал плечами и нажал кнопку на 5-й  этаж. Через несколько секунд лифт остановился. Я вопросительно посмотрел на Илью:
    - Ну, что будем делать дальше? 
    - Ничего, – спокойно ответил он, – выходим, мы приехали.
 В полной растерянности, не очень понимая, как это могло случиться, я послушно последовал за ним.

Илья жил в большой коммунальной квартире. Я не помню, сколько там было комнат. Мы зашли в одну небольшую квадратную комнату, с очень высоким потолком, которую занимал Илья. В углу стояла этажерка с книгами, рядом с ней у окна - письменный столик. Слева у стены стоял старый, видавший виды диван. В середине комнаты  помещался мольберт, с закреплённым на нём холстом. Все стены - от пола до потолка - были увешаны картинами. Картины висели даже в коридоре и на кухне – благо, соседи не возражали.

Мы с Юрой устроились на диване, Илья сел на стул у письменного стола, и между нами завязался типичный московский разговор – обо всём и ни о чём. В основном, говорили Юра и Илья. Чтобы не показаться невежливым, я вставлял отдельные реплики, и как зачарованный, разлядывал висевшие на стенах картины. Впечатление было такое, как будто я попал в какой-то другой  мир. Со стен на меня смотрели картины, различные по жанрам и технике. Трудно даже перечислить их темы: религиозные сюжеты, портреты, пейзажи, натюрморты.

Одна из картин, висевшая вверху рядом с окном, довольно большая по размерам, сразу привлекла моё внимание. На ней была изображена голова старика с седыми длинными волосами и бородой. Его глаза были закрыты, а высокий лоб «украшал» венец из колючей проволоки. К нему наклонилась голова молодой женщины, с полуопущенными веками. Рот женщины был искажён трагической гримасой. Илье удалось нарисовать её так, что почти физически ощущалось дрожание её губ – это была просто какая-то мистика.  Для себя я дал картине название «Два грустных лица». 
Улучив минуту, я спросил: 
    - Илья, а Вы продаёте свои картины? 
    - Конечно, – ответил он.   
    - Наверное, они стоят дорого? – на всякий случай спросил я.
    - Это зависит от картины.
    -  Ну, например, вот эта, – я указал на небольшую картину, висевшую в другом месте. 
    - Эта...-  на секунду задумавшись, Илья назвал цену: 35 рублей. Недорого, подумал я (моя зарплата научного сотрудника составляла тогда 170 рублей в месяц). Осмелев, я показал на интересовавшую меня картину:
    - А вот эта?  
    - Эта намного дороже,– сказал Илья, - здесь очень сложная техника. Пастель, темпера, гуашь ...Она стоит не меньше150 рублей. 
Я огорчённо покачал головой: 
    - Очень жаль, мне нравится эта картина, но таких денег у меня нет. 
    - А сколько у тебя есть, – оживившись, как мне показалось, спросил Илья. 
Я порылся в карманах и нашёл где-то около 40 рублей. 
    - Ладно, - сказал Илья, - давай сколько есть. Я сейчас сниму её со стены, и можешь взять её с собой.
     Картина никак не хотела влезать в «Запорожец» Юры и нам пришлось закрепить её верёвками на крыше машины.

Так она и приехала ко мне домой. На картине стояла подпись Клейнера и дата «1974». С тех пор эта картина, хотя она немного выцвела за эти годы, сопровождает меня повсюду, украшая стены всех квартир, которые я за это время сменил. Должен сказать, что нравится она далеко не всем. Она никогда не нравилась моей маме. Моя жена тоже от неё не в восторге. А для меня это картина о любви. Я придумал ей новое название, взятое из стихов Ильи:  «Любить... до немоты кричащих губ». Сегодня она висит в нашей квартире в Потсдаме, в моём рабочем кабинете. Вместе с ещё несколькими картинами Ильи Клейнера, которые я приобрёл у него или получил в подарок за многие годы нашего знакомства. Я люблю смотреть на эти картины, каждый раз стараясь заново постичь их внутренний философский смысл. Это особенность картин Ильи Клейнера. Они имеют как бы второй план. И ещё – они притягивают!

 Позднее я стал часто бывать у Ильи. Меня что-то влекло к нему, в его мастерскую. Там, среди картин, у меня возникало ощущение, - не знаю, как это точнее выразить - какой-то позитивной энергии, потоки которой я почти физически ощущал - они несли с собой душевное спокойствие и тепло. Кстати, почти такие же ощущения были и у моей жены Иры, когда мы приходили к Илье вместе. Ей очень нравилось смотреть, как работает Илья у мольберта: глубоко погружённый в свои мысли, отрешённый,  как будто совершающий какое-то таинство...

...Илья закончил картину и подошёл ко мне, вернув меня к действительности:  
 - Давай поговорим, я только приготовлю сейчас что-нибудь выпить. Пока он заваривал душистый чай, я думал о том, что его      мастерская постепенно превратилась в значимый центр культурной жизни Потсдама. Я знал, что сюда «на огонёк» часто приходят друзья художника - члены еврейской общины, чтобы поговорить о проблемах, которых, к сожалению, всегда хватает, или просто посидеть, соскучившись по общению. 

Ну, чай готов, присаживайся к столу - приглашает Илья. Мы пьём  из кружек чай и говорим о жизни, вспоминаем общих знакомых, потом переходим к литературе и поэзии. Илья не только пишет картины. За последние годы он опубликовал несколько книг и поэтических сборников. Мне нравятся его стихи - такие же, как и его картины: яркие, философские и лирические. Особенно - стихи о любви, которые он часто посвящает своей жене: 
             
             Всё поровну у нас – и грусть вечерних глаз,         
             И чёрный хлеб и Бог, и дальний луч зари.
             И даже сон один мы видим на двоих.
             Ну, что ещё тебе сказать мне о любви?    
 
Немного, наверное, в мире есть мужчин, способных так  сказать о любимой женщине:  
               В бескрайних эрмитажах бытия
               Ты – самое прекрасное творенье ....

Я возвращаюсь домой с новой картиной Клейнера, которую получил от него в подарок. Мрачное настроение, которое мучило меня с утра, куда-то улетучилось. Так бывает почти всегда после встреч с Ильёй. Влияние ли это картин, висящих в его мастерской, особой атмосферы, царящей в ней, или результат общения с художником, я не знаю. Да это и не столь важно...     

Темнеет, и на почти безлюдной улице уже зажглись яркие фонари, освещая серую арку Науен Тор, трамвайные рельсы, причудливые силуэты старинных домов. На некоторых окнах уже висят гирлянды разноцветных лампочек – приближается Рождество. 
Резко похолодало, я иду, с удовольствием втягивая в себя морозный воздух, мысленно возвращаясь к разговору с Ильей, к его новым картинам и стихам, прочитанным им на „посошок“:                                  
                                  И чем светлее, тем я старше
                                  И чем я старше, тем светлее.
                                  Я часть всеобщего  пейзажа
                                  На стыке двух тысячелетий.
     
И действительно, на душе постепенно становится как-то спокойнее и светлее. Мои мысли устремляются в завтрашний день, к делам ближайшего будущего.  

День рождения прошёл. Завтра начнётся новый отсчёт времени...

-----------
* Талес - молитвенное покрывало у евреев, которым принято накрываться при чтении некоторых молитв (Прим. автора)

Н. Эпштейн                                                                                                    Потсдам, 2018