Игорь Потоцкий Проза

Игорь Потоцкий родился в 1950 году в Одессе.
Окончил филологический факультет Одесского государственного университета имени Мечникова. Стихи и рассказы печатались в журналах «Аврора», «Сельская молодёжь», «Смена», «Радуга», «Мурзилка», «Кукумбер» и других, передавались по радиостанции Юность, Международному радио Франции, переведены на финский, французский, испанский языки.
Игорь Потоцкий - лауреат муниципальной премии «Твои имена, Одесса», член редколлегии альманахов ОМК, «Мория», редактор альманаха «Звукоряд», руководитель молодёжной студии «Поток».
Автор более 60-ти книг стихов и прозы, рецензии и отклики на которые напечатаны в Одессе, Киеве, Москве, Торонто, Иерусалиме, Нью-Йорке. Особенно хочется отметить литографскую книгу "Звезда Давида", совместную с художником Григорием Палатниковым. Повесть Игоря Потоцкого "Улица Розье" выдержала 8 изданий, книга детских стихов "Кораблик" - 4.
В ноябре 2016 года государственный университет УХАТ - город Вильяэрмоса, Мексика - выпустил книгу Игоря Потоцкого на русском и испанском языках  "Детские стихи" с талантливыми переводами Беллы Кастальянс Янгуловой. Рисунки известного одесского графика Геннадия Гармидера. Первая детская книга стихов, опубликованная в штате Табаско. Она быстро находит своих маленьких читателей.
В этом же году в Мюнхене вышел альманах современной украинской поэзии, где напечатаны 17 стихотворений Игоря. В Рязани его стихи опубликованы в альманахе "На одном языке".
Сейчас Игорь Потоцкий работает над новой книгой стихов "Еврейская лирика".

ИЗ ПАМЯТИ

Светка Зорина была умной, но почему-то всегда играла роль глупой девочки. Учителей она просила убрать непонятки в их объяснениях. Учителям это явно не нравилось и они выводили ей в дневнике плохие оценки. А Светка улыбалась, будто она получила Нобелевскую премию.
К десятому классу все наши девчонки успели влюбиться и разочароваться в любви. Только Зорина ни с кем не встречалась ни разу. Никто ее не просил прийти на свидание, да и она никому не назначала встречу. При этом она стала самой красивой девчонкой в классе.
Федя писал ей записки, но боялся, что она их прочтет. Он писал их своим аккуратным почерком, рисовал море и чаек, а потом их рвал на мелкие кусочки. Светка порой вздыхала - тогда ее плечи приподнимались, но это видел один Федя. У него, благодаря Зориной, появилось боковое зрение.
Федька раньше был влюблен в Таню Кузнецову. У Кузнецовой был тот еще характер - она была комсоргом школы и любила командовать. Он выдержал три свидания - пятнадцать наставлений, двадцать два упрека, тридцать шесть указаний и семьдесят два предложения ни о чем.
Он попросил Таню:
- Будь попроще!
- Если я тебе не подхожу, скажи об этом прямо. - Кузнецова насупилась. Федя решил прыгнуть в ледяную воду:
- Не подходишь! Только не обижайся.
- Больше мне делать нечего! Прощай! Охмуряй Свету Зорину, а обо мне забудь.
Потом она цепляла Федю по поводу и без него. Он ей явно нравился, но ему она уже была до лампочки. Он снова думал о Зориной. О том, как она переменилась. Как она блестяще стала отвечать на уроках. И что она одна в классе похожа на свечу. Такая же стройная и порой вся светится.
И после зимних каникул Федька не выдержал. Он подошел к Зориной и сказал:
- Ты мне нравишься!
Она засмеялась:
- С чего бы это?
- Не знаю, - честно признался Федя. - Вроде бы в тебе ничего особенного нет. Все-таки есть. - Он совсем запутался и покраснел. - Я хочу объяснить тебе нечто важное и не могу. Надеюсь, ты меня понимаешь?
- Пытаюсь. Но ты раньше не обращал на меня никакого внимания.
- Обращал. Только я таился.
- А сегодня?
- Решил открыться. - Он сделал коротенькую паузу и добавил:
- Ты можешь послать меня направо или налево.
- Я подумаю, - пообещала Зорина и убежала.
Два дня она не появлялась в школе. Федя извелся. Он грубил своим одноклассникам и родителям. Он мог стать шизофреником. У него впервые начиналась депрессия. Ему казалось, что все одноклассницы втайне жалеют его. Они явно подбадривали его своими улыбками. А он все больше замыкался в себе.
На третий день Зорина пришла на второй урок.
- Что случилось, - спросил Федя. - Ты болела?
- Я думала над твоими словами. Пробиралась на свет сквозь лавину своих несуразных мыслей и один раз мысленно поцеловалась с тобой.
- Врешь, - сделал неутешительный вывод Федя. - Выдаешь сказку за действительность.
- Я не люблю спорить. Но я по тебе скучала.
- Могла позвонить.
- Ждала твоего звонка.
- Я этого не почувствовал.
- Значит, виноват ты, а не я...
Потом был нудный урок. И еще один нудный урок. А с четвертого урока они сбежали. И пурга не помешала им быть веселыми и счастливыми.

СПИЧЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

Под Новый год Виктор Селезнев влюблялся в исключительно непредсказуемых женщин. И начинал их планомерную осаду. И сам становился непредсказуемым.
Вита Градова отвечала всем его непомерным требованиям. Она играла в саму себя, не забывая, что она не в реальной жизни, а на сцене. Она постоянно напоминала Селезневу, что он может ее потерять.
- Я могу, - говорила она, томно вздыхая, - переметнуться к другому. Помни об этом. И веди себя со мною как можно нежнее.
Вита не любила общих слов, но вынуждена была их повторять. Эти слова пролетали мимо ушей Виктора. Он что-то отвечал, но слова были, словно кляксы в тетради. Слова со знаком минус. А слова со знаком плюс она не могла найти, словно они были зашифрованы. 
Виктор ей нравился. Конечно, не в качестве потенциального мужа. У него была маленькая зарплата и должность на маленьком заводе у него была маленькая. Он был рядовым сотрудником планового отдела. План завод у же давно не выполнял, потому что работал не по плану, а на заказы. Директор кричал на начальника планового отдела, а он грозился уволить Виктора, своего единственного подчиненного. Каждая рабочая смена начиналась и заканчивалась руганью. 
Вита была грациозной женщиной. В ней было что-то от итальянки, грузинки и еврейки. Но она была стопроцентной одесситкой. Она выделялась в Нью-Йорке, Париже и даже в Киеве. Все мужчины знали, что она из города, где только красивые женщины. 
- Откуда вы? - интересовались самые нахальные мужчины.
- Из Южной Пальмиры, - отвечала она.
Нахальные мужчины бросались к картам, но города не находили с таким названием. И тогда Вита нравилась им еще больше.
Виктор великолепно делал из спичек человечков. Этих человечков он дарил Вите, а она раздаривала их своим потенциальным поклонникам. Поклонников у нее было много и на всех спичечных человечков не хватало.
- Сделай еще, - требовала Вита.
Виктор никогда не отказывался. Но он хотел подарить Вите себя, но она, смеясь, говорила, что она принимает далеко не все подарки.
Но однажды Виктор подарил спичечного человечка Света Крохмалевой. Света завизжала от восторга и превратилась на несколько секунд в стрекозу. Но потом реальная стрекоза улетела, а Света осталась. И поцеловала Виктора в губы. У Виктора закружилась голова. Виктору стало хорошо. Виктор снова попал в детство. Виктор не вспомнил о Вите, но вечером он признался:
- Я подарил одного человечка из спичек Свете Крохмалевой.
- Не надо было этого делать! - сказала Вита. - Спичечные человечки должны принадлежать исключительно мне.
Виктор не слушал Виту. Он решал один страшно запутанный вопрос: поцеловать ему Виту или нет?
Он попробовал это сделать, но Вита увернулась.
- Сегодня у меня анти-поцелуйное настроение. Надо было сказать мне о своем желании заранее.
- Я хочу тебя поцеловать!
- Я рассмотрю твою просьбу завтра.
И тут Виктор почувствовал, что превращается в спичечного человечка. Да-да, его ноги, руки, голова, туловище стали внезапно спичками. И он убежал от Виты, устыдившись своего вида. А она его побег заметила не сразу.
Больше с Витой Виктор не встречался. Никогда и нигде.

ЛАРА

В девятом классе Лара внезапно меня разлюбила. Я знал, что рано или поздно это случится, но я все равно страдал, будто потерял самую лучшую монету из своей коллекции.
Все в нашем классе сразу же узнали об этом и подбадривали, как могли.
- Не грусти, Гарик, - подбадривала меня Ната Овчинникова.
- Вот еще! - говорил я. - У такого-сякого меня хорошее настроение.
- В жизни, - философски утверждал Володя Остапчик, - иногда случаются неприятные события, но ты представь себя петухом.
- Но я не умею кукарекать, - я ощущал дрожание собственного голоса.
- Тебе следует взбодриться и перестать делать глупости.
- Все будет хорошо, - сказал Виктор Щербаков. - Вот увидишь!
Все меня утешали и только Ларка не смотрела в мою сторону. Наверное, боялась, что я подойду и заговорю с ней.
Скорее всего, она писала в своем дневнике разные глупости обо мне.
Я знал, что она встречается с десятиклассником Пашей Коломийчуком.
У Паши было много достоинств и только один недостаток - он пересказывал все книги, которые читал. Читал он только фантастику и пересказывал повести и романы плохо. Но зато он был футболистом, баскетболистом и волейболистом. А я к спортивным успехам был равнодушен.
Ларка увлекалась художественной гимнастикой. Я никогда не ходил на ее занятия в спортивном кружке, а Коломийчук не пропускал ни одного. Он говорил Ларе десять комплиментов подряд, а я всегда останавливался на одном. Мне казалось, что комплимент обязан быть точным и выразительным. По крайней мере, неординарным. 
Я тогда не догадывался, что все девочки, девушки и женщина любят комплименты.
В первое время я перед сном представлял, что разговариваю с Ларой о книге, которую я пока еще не написал. Она называлась "Детство Лары". Это была большая книга - на 200 страниц. И на каждой странице мелькала ее улыбка.
- Не печалься, - просила меня Лара. - Я могу тебя познакомить с лучшей моей подругой Ривой. У Ривы огромные глаза. У Ривы очаровательная улыбка. Она тебе - сто процентов - понравится. А ты - сто процентов - понравишься ей. Она, Гарик, любит спокойных мальчиков, таких как ты. Хочешь, я расскажу Риве о тебе?
- Не хочу! - Меня совершенно не интересовала Рива. Меня волновала только Лара, но она пропадала до того, как я успевал ей об этом сказать. Однажды Лара после уроков подошла ко мне. И сказала:
- Нас ждет Рива. Пойдем! Гарька, твои возражения не принимаются.
Через 10 минут она нас познакомила. Через 20 минут она исчезла. Следующие 20 минут мы с Ривой говорили только о Ларе.
Но это было при первой нашей встрече. Вторая встреча была посвящена медузам. Третья - соловьям. Четвертая - внеземным цивилизациям. Дальше не помню.
А потом Рива меня бросила. 
И первой заплакала.
А я крепился.
А потом я вернулся к Ларе.
А потом опять к Риве.
К Ларе.
К Риве.
И - выпускные экзамены.

КАК Я РАССТАЛСЯ С МАШЕЙ ГОНТАРЕВОЙ

Мы расстались с Машей Гонтаревой. Она не любила евреев, но долго об этом молчала, а потом не выдержала и сказала: "Гарик, ну почему мне так не повезло? Ты мог родиться украинцем или русским, но ты родился евреем". - "Так получилось, - ответил я. - Честное благородное слово, от меня это не зависело. Мои родители - евреи, а у двух евреев получается стопроцентный еврейчик".
Маша попыталась меня утешить:
- Гарик, в тебе много положительных качеств. 
- Машка, расскажи лучше о моих отрицательных качествах.
- Зачем?
- Постараюсь от них избавиться.
- Зачем?
Она наверняка думала, что я скажу: хочу тебя понравиться. Но я ничего подобного не сказал. Я сделал вид, что мне нравится снежная Одесса и стал восторгаться снежными платанами на Пушкинской.
- Ладно, - сказала Маша. - Слушай и запоминай.
И я стал слушать и запоминать, мне ничего другого не оставалось.
- Гарик, можешь отрицать, но в тебе есть еврейская гордыня. Она порою явственно проявляется. А еще ты любишь вступать в спор. Не в глобальный спор, а самый заурядный. Напрасно расходуешь слова. Ты никогда не причесываешься, демонстрируя, что тебе плевать на мнение окружающих...
- Машка, - сказал я, - все твои упреки принимаю. Но, поверь, к моему еврейству все, что ты перечислила, не имеет никакого значения. Такие же претензии можно предъявлять и к русским и к украинцам, и даже к нанайцам и чукчам. Поверь, я против русских, украинцев, нанайцев и чукчей ничего не имею. Все они мне нравятся. Ну, понятное дело, не все - среди них случаются отрицательные персонажи, но есть и просто великолепные.
- Лучше бы ты был нанайцем, - перебила меня Машка, - у нас бы не было никаких проблем.
Я загрустил. И снежная Одесса загрустила - роскошные старые здания и современные постройки, портившие гармонию города, скособочились, а трамваи стали менее решительными и замедлили свой бег. 
- Машка, - сказал я, - забудь о моем происхождении. Думай просто, что я - Гарик, один из многих. Имярек по имени Гарик. И тогда тебе станет легче.
- Я пробовала, - честно призналась Маша, - но от этого проблема в твоем происхождении для меня не уменьшилась. К тому же, вполне возможно, ты - сионист. А сионисты мне не нравятся еще больше, чем евреи.
- А многих ли ты евреев знаешь?
- Только тебя.
- На чем же основаны твои выводы?
- Скорее всего, на интуиции.
Снежная Одесса вздохнула еще печальнее. Я почувствовал, что она на моей стороне.
- Ладно, - мне захотелось переменить тему, - не будем портить наш последний вечер. Начнем улыбаться друг другу.
- Я согласна!
У меня улыбка не получилась. Но я подумал, что Машка меня разыгрывает. Я знал несколько еврейских семей, которые благоволили к Маше. Они ее считали славной девушкой. Да-да, милой и обходительной. Почему Машка о них забыла? Наверное, хотела насолить мне еще больше.
- Не надо отчаиваться, - попросила меня Маша.
- И не собираюсь! - сказал я и попытался снова улыбнуться. И опять улыбка не получилась.
- Мы встретимся через десять лет, - пообещала Маша. - Может, в мире что-то изменится, и я стану к еврееям относиться лучше.
- Уговор дороже денег! - бросил я Машке и посмотрел на снежную Одессу. Она промолчала.
И я ушел от Маши. Навсегда. 
Или она от меня? Так ли это важно?