Бубенчик, Брусничка и милиция

1. Направление на работу

После  окончания учёбы на зооинженерном факультете  Академии им. К.А.Тимирязева и успешной защиты диплома (меня даже рекомендовали в аспирантуру), я получил направление на работу в Смоленскую область и приехал в Смоленск в областное управление сельского хозяйства, где меня принял его начальник Б.А. Соловейчик. Он расспросил меня об учёбе, интересах и в конце - о моей биографии. Узнав, что я москвич, он, как мне показалось, погрустнел, задумался и предложил мне немного погулять, попросив зайти к нему через полчаса. Когда я вернулся, он сказал, что вопрос о моём назначении решён, и я должен поехать в Гжатский район. Решительный тон, которым это было сказано, насторожил меня, и я спросил, а почему именно в этот район? «Он ближе всего к Москве», - кратко ответил он.

В Гжатском  управлении сельского хозяйства я был тепло встречен его начальником. «Рад с Вами познакомиться, – сказал он. Молодые специалисты нам очень нужны. Мне звонили из областного управления, так что я уже многое о вас знаю. Мы решили направить вас в Тёмкинский район, в совхоз N., где вы будете работать пока в должности зоотехника-селекционера». Название района несколько смутило меня и я спросил, существует ли вообще возможность выбора места работы. «Не волнуйтесь, – успокоил меня начальник управления – это одно из наших лучших хозяйств, и директор там очень приятный человек. Я уверен, что он Вам понравится». И добавил в качестве, по-видимому, основного аргумента: «И кроме того, этот совхоз расположен ближе всего к Москве». 

 2. Прибытие  в Тёмкино

Через несколько дней я с небольшим чемоданчиком отправился в районный центр посёлок Тёмкино –  место моей будущей деятельности.  Дорога из Москвы оказалась длинной и долгой: вначале поездом до Вязьмы, а оттуда маленьким паровозиком, ходившим два раза в сутки, ещё пару часов до райцентра. Озвученная при моем назначении близость к Москве определялась, по всей вероятности, по карте с помощью линейки.

В общем, я кое-как добрался до райцентра, где меня должны были встретить. Встреча, правда, была омрачена печальным событием. Управляющий центральным отделением совхоза, который приехал в Тёмкино на какое-то совещание и на обратном пути должен был отвезти меня в совхоз, привязал свою лошадь перед зданием райисполкома. Пока он там совещался, лошадь угодила в глубокую яму с водой (дело было в сентябре) и утонула. Как пишут в таких случаях, помощь запоздала, и, несмотря на все усилия, спасти бедную лошадь не удалось. Поэтому нам с управляющим пришлось идти до центральной усадьбы совхоза, т.е. примерно около четырёх километров пешком. Управляющий был сильно расстроен - конечно, ему было жаль лошадь, но одновременно он, предвидя неприятности, был на неё в обиде – нашла место, где топиться. Я пытался успокоить его, говоря, что вряд ли происшедшее явилось осознанным поступком лошади, и вину за её гибель следует возложить на работников дорожной службы райисполкома. К сожалению, эта справедливая мысль не нашла отражения в официальном «Акте о падеже», который мне пришлось позже подписывать.
                                       
3. Встреча  в совхозе

В конторе совхоза меня встретил директор Михаил Яковлевич, пожилой человек с красивой седой шевелюрой и хриплым, простуженным голосом, много лет проработавший в этом совхозе.
Мы поговорили о разных проблемах, в том числе, конечно, и о моей будущей работе. Потом, так как время было уже позднее, директор посоветовал мне отдохнуть с дороги и предложил отправиться в дом супругов В., которые согласились принять меня на временное жительство. Недавние воспоминания, связанные с проживанием на квартире во время дипломной практики, всплыли в моей памяти, и я, стараясь оставаться спокойным, спросил у директора, что представляет собой эта семья. «Это очень приличные и спокойные люди, пенсионеры, хозяин дома – инвалид войны, интересуется пчеловодством». Пенсионер, да ещё инвалид  - это успокоило меня, и я в сопровождении конторского служащего отправился по указанному адресу. Предупреждая события, должен сказать, что мои хозяева действительно оказались очень приятными и симпатичными людьми. Я прожил у них несколько месяцев, пока непредвиденные обстоятельства не заставили меня покинуть их гостеприимный дом и перейти жить в другую квартиру*.

4. У меня появилась собака

А произошло это так: всю жизнь, живя в Москве, я мечтал о собаке. Но привести собаку в коммунальную двухкомнатную квартиру, где кроме нас проживала ещё соседка со взрослой дочкой, было, конечно, невозможно. Однако я решил, что как только начну работать и жить самостоятельно, обязательно возьму собаку. Вскоре, получив отпуск, я отправился в Москву, где встретился со своим знакомым, большим специалистом в области собаководства. Вместе с ним мы поехали в подмосковный питомник «Красная Звезда», где тогда велись работы по созданию новой породы служебных собак для Советской Армии. В качестве исходной породы использовались ротвейлеры - крупные, массивные собаки, очень сильные, умные, но часто упрямые и трудно дрессируемые. Эти недостатки надеялись преодолеть путём скрещивания их с доберман-пинчерами - рослыми бесстрашными собаками с молниеносной реакцией, при этом легко поддающимися дрессировке. Нам предложили на выбор несколько щенков, из которых я выбрал самого крупного и привёз его в совхоз. Кличка для него была придумана уже давно - я тогда увлекался джазом и поэтому назвал щенка «Бенни» - в честь «короля свинга», известного американского кларнетиста Бенни Гудмана. 

Квартирные хозяева встретили щенка внешне спокойно, хотя  и без особой радости. Бенни оказался очень аккуратным существом, он знал выделенный ему коврик и быстро усвоил основные гигиенические правила. Иными словами, порочащих его следов в доме он не оставлял. Вопрос с питанием решился легко - в совхозе всегда были в продаже мясо и  субпродукты для рабочих, причём по вполне умеренным ценам. Бенни рос как на дрожжах и вскоре превратился в крупного пса. Прогулки и общение с ним доставляли мне большое удовольствие. 

5. Катастрофа

В общем, я не имел с Бенни больших проблем, однако они вскоре возникли у моих хозяев, особенно, когда я уезжал в командировки. Привыкший к определённому режиму, Бенни требовал его исполнения. Главной проблемой были прогулки. Пенсионер, к тому же с костылём, гулять с Бенни  физически не мог. А удерживать крупную собаку на прогулке его жене становилось всё труднее. И однажды, когда я был в очередной командировке, Бенни, лишенный прогулки, решительно выразил свой протест. Он забрался на чердак, где хозяин дома хранил многолетние подшивки пчеловодческих журналов и книги по пчеловодству, и изорвал их на мелкие кусочки.

Вернувшись, я застал плачущего навзрыд хозяина дома и тщетно пытающуюся  его успокоить супругу. Хотя в мой адрес вначале ничего  не было сказано, я понял, что для меня и для Бенни это добром не кончится. И оказался прав - очень скоро последовал ультиматум: в дальнейшем проживании  Бенни было категорически отказано. Выхода у меня не было: я позвонил брату в Москву и сказал, что срочно нуждаюсь в его помощи. Через два дня он приехал и забрал Бенни. Сцену прощания с Бенни я описывать не буду – расставаться с близкими  друзьями всегда тяжело. Через несколько дней мой брат сообщил, что отдал Бенни своему знакомому, имеющему большую дачу и которому Бенни очень понравился. Мысль о том, что Бенни хорошо устроен, несколько успокоила меня, хотя след от этой истории у меня в душе остался. Впрочем, как и у хозяина дома, который не в силах забыть содеянное варварство, заявил мне, что я тоже должен поискать себе другую квартиру, так как своим присутствием я постоянно буду напоминать ему страшную картину его уничтоженной библиотеки. 

6. Новая квартира

Пришлось идти к  Михаилу Яковлевичу и объяснять ситуацию. Он покачал головой и только спросил: «А собаку ты правда из военного питомника взял?» Получив утвердительный ответ, он понимающе кивнул: «Ну, тогда ясно. Они там с рождения к порядку приучены, и на нарушение режима реагируют строго. Твой-то ещё гуманно поступил – только книжки и журналы разодрал. Слава богу, сами пенсионеры целы остались. Ну ладно,- задумался на минуту директор, - мы на днях сдаём в эксплуатацию новый двухквартирный дом. Одну квартиру дадим тебе. Но с условием, - он строго посмотрел на меня,  - собак больше ниоткуда не привози!» 

На новой квартире я прожил тоже недолго. Я переселился в неё в конце января во время сильных морозов. Нужно было топить каждый день печь, готовить горячую еду. А я часто находился в разъездах. Возвращаясь домой, я забегал в наш сельмаг, который не отличался широким ассортиментом. Поэтому моё питание в это время состояло из печенья, пряников и рыбных консервов «частик в томатном соусе». Иногда, чтобы не замёрзнуть, я покупал в сельмаге бутылку вина, а если его не было, то бутылку ядовито-зелёного ликёра «Бенедиктин». Он всегда был в продаже, так как стоил дорого и, кроме того, местные жители пить его почему-то боялись.

Иногда, правда, меня немного подкармливали сердобольные сотрудницы молзавода, куда я регулярно приезжал для решения споров о жирности сдаваемого молока. Завидев меня, женщины сразу наливали мне большую кружку сливок. Вначале я пытался отказываться. «Да ты не волнуйся! - успокаивали меня сотрудницы,  - и пей. А то на тебя скоро смотреть страшно будет!» В общем, моя жизнь в деревне имела свои плюсы и минусы.
    
                          
7. Комиссия из областного центра

Как-то в середине марта в совхоз приехала большая комиссия из области. Для её встречи все специалисты во главе с директором  выстроились перед зданием правления. Подъехали два «газика», члены комиссии во главе с секретарём обкома по сельскому хозяйству вышли из машин,  и наш директор стал по очереди представлять нас гостям совхозных специалистов. Когда очередь дошла до меня плавное движение комиссии затормозилось. Секретарь обкома и приезжие с удивлением уставились на меня. И правда, внешне я довольно заметно отличался от своих коллег. Во-первых, по-возрасту – я был самым молодым. Но основное отличие, я думаю, было в экипировке. Все специалисты были одеты в меховые полушубки, ватные штаны, валенки и меховые шапки-ушанки. На мне же было короткое, хотя и на тёплой подкладке, полупальто, обычные шерстяные брюки и ботинки на шнурках. Зато шапка у меня тоже была меховая - из натурального кролика. «Как это понимать?» - насупив густые брови, резко спросил секретарь обкома, обращаясь к директору. Тот поняв, что начальство недовольно, стал объяснять: «Этого студента к нам осенью из Москвы прислали, работает у нас селекционером. Вот никак пока не может отвыкнуть от асфальта». 
«А что ты закончил?» - спросил, обращаясь ко мне, секретарь обкома. «Академию Тимирязева», - скромно ответил я. «А эту зиму, значит, у нас работал?» «Да», - подтвердил я. «Ну, тогда считай, что вторую академию закончил»*. И повернувшись  вновь к директору, спросил: «Слушай, Михаил Яковлевич, ты что на старости лет в тюрьму захотел? Если этот «студент» у тебя что-нибудь отморозит или, не дай бог, концы с голоду отдаст, тебя же как пить дать посадят. В общем, так! Давай немедленно звони начальнику райотдела милиции и скажи, что я приказал срочно одеть «студента». Пусть выдаст ему положенную его милиционерам зимнюю форму - у него этого добра хватает. А что касается питания, так найди же ты кого-нибудь, кто бы его кормил. Ведь если с ним что случится, тебя же тогда никто не спасёт, даже самый гуманный в мире советский суд!» – мрачно пошутил он.

8. Встреча с майором Конюховым

На следующий день после утренней планёрки, директор на своём «газике» отвёз меня в Тёмкино и высадил рядом со зданием районного отделения милиции. Здание находилось в самом центре посёлка и представляло собой длинный одноэтажный дом с большим обращённым на улицу крыльцом. На этом крыльце нас встретил сам начальник отделения майор Конюхов – крупный, розовощёкий мужчина средних лет, с лица которого, насколько я помню, почти никогда не сходила улыбка. Я уже встречался с ним  раньше – он иногда приезжал по разным делам к нам совхоз. Во время этих встреч он, поздоровавшись, обычно притворно качал головой: «Ну, 
что же ты, молодой человек, нарушаешь. Советский гражданин не может жить без прописки! Давай, выбери время и заезжай ко мне - мы это положение обязательно исправим». Я, как правило, отделывался шутками и говорил, что, к сожалению, пока очень занят. 

На этот раз майор отошёл от своей любимой темы. «Слушай, - сказал он - тебя, говорят, спасать надо, а то, неровен час, замерзнешь. Ну ладно, если надо, обязательно спасём, но потом, – и он шутливо погрозил мне пальцем, - я тебя всё равно пропишу». Мы прошли в его кабинет, и он, смерив меня профессиональным взглядом, приказал дежурному принести со склада зимнюю форму нужного размера. Она состояла из чёрного овчинного полушубка с голубоватым воротником, ватных тёмно-синих брюк, чёрных валенок с галошами и коричневых перчаток. От шапки-ушанки с милицейской кокардой я благоразумно отказался – меня вполне устраивал мой «кролик». 

Я поблагодарил майора за щедрый подарок, и мы вышли с ним на крыльцо подождать моего директора, который обещал вернуться за мной через полчаса. К столбику у крыльца была привязана высокая оседланная рыжая кобыла, явно с долей крови английской скаковой породы. Увидев нас, лошадь навострила уши, повернула к нам голову и слегка заржала. Это моя Брусничка, - сказал майор, ласково потрепав лошадь по длинной тонкой шее. Затем протянул ей на ладони кусочек сахара. Брусничка осторожно, едва касаясь губами, взяла сахар и благодарно потрясла головой. Надо сказать, что я часто имел возможность убедиться в том, что майор полностью оправдывал свою фамилию - Конюхов. Он действительно был большим любителем и знатоком лошадей. Но об этом позже.

9. Мне нашли семью

«Ну, одну проблему мы с тобой решили, – сказал директор, когда мы вернулись из райцентра в совхоз, - теперь давай подумаем, как наладить дело с твоим питанием. У меня есть одна идея. На днях к нам в совхоз должна переселиться семья из Белоруссии. Муж закончил какой-то техникум и хочет работать в животноводстве. У него есть опыт работы, и я думаю поставить его бригадиром на молочную ферму. Жена пока работать не собирается – займётся домашним хозяйством и воспитанием детей. У нас сейчас на отделении строятся финские домики для приезжих, и один, как раз напротив конторы, будет на днях готов. Вот ты в него и переедешь. Займёшь угловую комнату. А в двух других, которые побольше, разместится приезжая семья. Хозяин по работе у тебя в подчинении - если что, все вопросы можешь решать на дому. Договоришься с хозяйкой, чтобы она тебе готовила, и если надо чего постирать – думаю, тоже не откажется. У тебя зарплата хорошая – выдержишь. Зато будешь жить как человек.»

Таким образом, вопрос с моим бытом был решён. Глава приехавшей семьи – Василий Алексеевич – лет на 10 постарше меня, оказался спокойным и житейски опытным человеком. Как,  впрочем, 
и его жена Зина. Она сразу согласилась со всеми моими просьбами, касающимися быта, и у нас никогда не возникало по этим вопросам никаких проблем. Их две маленькие дочки, примерно 3-х и 5-и лет, белокурые, весёлые и очень любознательные, создавали атмосферу домашнего уюта. Я прожил в этом доме почти три года - до окончания своей работы в совхозе - и очень благодарен этой семье  и своему директору – тонкому знатоку человеческой психологии, обладавшему ещё и даром предвидения: я действительно стал жить как человек.     

10. Уполномоченный из Смоленска

Наступило лето, трудный зимне-весенний период остался позади, полным ходом шла посевная, животные вышли на пастбища и к нам из района и области зачастили разные комиссии, не баловавшие нас прежде своим вниманием. С комиссиями, которые интересовались вопросами животноводства, встречались, как правило, директор совхоза и я, получивший к тому времени должность главного специалиста. Затем мы ездили с ними по отделениям совхоза, возвращаясь для подведения итогов опять в контору. После этого обычно наступало время обеда, который проходил или в доме директора или у меня. С учётом моих жилищных условий, я мог принять к себе на обед одного, максимально, двух человек. 

Как-то поздней осенью с проверкой выполнения совхозом плана сдачи государству молока и мяса к нам приехал представитель Смоленского областного управления - симпатичный молодой человек, назовём его Игорь. После встречи в центральной конторе совхоза, я проехал с ним на «газике» по отделениям, мы побывали на нескольких фермах. Особых вопросов у проверяющего не возникло,  мы быстро вернулись на центральную усадьбу для встречи с директором. Но тот по каким-то причинам отсутствовал, и я пригласил Игоря зайти ко мне. Я заранее сообщил Зине, что у нас, возможно, будет гость. Поэтому, когда мы вошли в дом, нас встретил аппетитный запах украинского борща. Зина подошла к холодильнику и вопросительно посмотрела на меня. Я незаметно кивнул, и на столе появилась запотевшая бутылка «Столичной» - из неприкосновенного запаса. (Вообще, у нас в случаях необходимости использовался продукт домашнего производства, сырьё для которого - свёклу- приносил хозяин дома. Ничем не уступая «Столичной» по качеству, «продукт», несмотря на все ухищрения, сохранял экзотический синевато- сиреневый оттенок, в связи с чем мы не решались предлагать его гостям). 
Обед прошёл, как принято говорить, в тёплой, дружеской обстановке. Зина всё подливала нам борщ и обижалась, когда мы говорили, что уже сыты. «Да вы не стесняйтесь, кушайте - настойчиво просила Зина, - всё равно ведь поросятам отдавать». Её дочки тоже принимали участие в разговоре. Особенно охотно делилась с гостем последними новостями младшая: «А у нас дома два Васьки - папа и поросёнок. А наш папа вчера вечером видел живую лису и чуть-чуть её не поймал».  
    
После обеда мы с Игорем, с которым уже перешли на «ты», прошли в мою комнату. Узнав, что я раньше занимался конным спортом, участвовал в соревнованиях и часто бывал на Московском ипподроме, Игорь проникся ко мне тем особым уважением, которое зачастую объединяет людей, имеющих дело с лошадьми. Выяснилось, что Игорь постоянно работает на Смоленском конном заводе и что, кроме того, мы с ним родственные души. «Знаешь, что, - сказал он прощаясь, - я пришлю тебе с нашего завода классного рысака. Он скоро должен пойти в выбраковку, но ещё пару лет назад бежал 1600 метров в классе  менее чем за 2 минуты 10 секунд. Пришлю, вот увидишь!». В общем, мы расстались друзьями. А про обещание Игоря я, занятый другими делами, вскоре забыл.
                                    
11. Я получаю подарок

Через некоторое время  в контору совхоза пришло письмо из Смоленского конного завода. Поскольку, оно имело отношение к животноводству, письмо попало ко мне. На фирменном бланке, адресованном директору совхоза, было напечатано примерно следующее: «В соответствии с планом улучшения породного состава конского поголовья Смоленской области, Вашему хозяйству выделяется жеребец-производитель русской рысистой породы по кличке Бубенчик, ...год рожд., инв. № ....   Для транспортировки необходимо срочно направить к нам двух рабочих, имеющих опыт
обращения с лошадьми...»  
Я показал письмо директору. «Ну что же, - сказал он, - лошадь, как я
понимаю, для тебя. Поэтому давай всё сам и организовывай. У меня сейчас на это времени нет». 

Когда все необходимые вопросы были решены, я с нетерпением стал ждать обещанный подарок. Примерно через неделю, в конце утренней планёрки, управляющий центральным отделением, таинственно улыбаясь, предложил мне прогуляться с ним на нашу конюшню. Я, конечно, догадывался, в чём дело, но старался делать вид, что ничего не подозреваю. Когда мы зашли в конюшню, первое,что бросилось в глаза, был новый денник - построенный из дерева бокс, размером примерно 3 на 3 м с высотой стенок около 1,5 м. Он был единственным в конюшне - остальные лошади размещались в стойлах, отгороженных друг от друга одной-двумя  жердями. 

В  деннике, по полу, обильно посыпанному свежими опилками и деревяной стружкой, нервно ходил  из угла в угол красивый вороной жеребец с легкой породистой головой, большими выразительными глазами, тонкой шеей и удлинённым, типичным для рысака, туловищем. Именно таким я его себе и представлял.  
При нашем приближении Бубенчик - а это был именно он - подошел к прутьям на передней стенке денника и попытался дотянуться до нас губами. К нам подошли ещё несколько рабочих, находившихся поблизости. Они тоже не скрывали своего восхищения Бубенчиком. Мне почему-то вспомнились кадры из детского фильма о Коньке-Горбунке: когда братья Иванушки-дурачка увидели подаренных ему златогривых коней, они от удивления присели, стали протирать глаза и решили, что видят сон.     

12. Мой друг Бубенчик

Теперь надо было решить, как на нём ездить. Поскольку дело шло к зиме, я сделал эскиз 2-местных лёгких санок и передал его в наши мастерские. Часть сбруи для Бубенчика (об этом мы заранее договорились с Игорем) привезли рабочие, ездившие за ним в Смоленск. Недостающую упряжь изготовили совхозные умельцы. Снег у нас выпадал рано, и в ноябре лошадей запрягали уже в сани. Когда санки для Бубенчика были готовы, конюх подъехал на нём к конторе. Это был незабываемый момент. Все конторские вышли на улицу поглядеть на новую лошадь. А я с деланным спокойствием вышел из конторы и сказав, что мне необходимо срочно съездить в соседнее отделение, сел в санки и слегка тронул вожжи. Бубенчик, чувствуя обращённые на него взгляды, с гордо поднятой головой, медленным шагом и слегка пофыркивая прошёл вдоль конторы, потом перешёл на лёгкую рысь, а затем, когда село осталось уже позади, помчался  уже настоящей размашистой рысью вперёд. С тех пор на своём «газике» я практически больше не ездил.

Бубенчик был исключительно умной лошадью, и это часто проявлялось в самых разных ситуациях.  Порой мне казалось, что он получает от наших поездок почти такое же удовольствие, как и я. 
И это легко можно было понять. Почти все, увидев его, особенно в санной упряжке и на ходу, останавливались, а затем долго смотрели вслед. Казалось, он чувствовал всеобщее восхищение и реагировал на него гордо поднятой головой, радостным пофыркиванием или приветственным звонким ржанием.
Наш   совхоз был одним из самых крупных в области. Его площадь составляла более 20 тысяч га, а расстояния между отделениями - до 17 км. По территории совхоза протекали две реки (Угра и Воря), которые зимой замерзали. В общем, нам с Бубенчиком было где развернуться. Иногда на каком-нибудь дальнем отделении совхоза я случайно сталкивался с очередной комиссией, направляющейся  к нам на центральную усадьбу. Для экономии времени вечно спешившее начальство предлагало мне пересесть к ним в машину, поручив кому-нибудь из рабочих доставить лошадь на конюшню. Я категорически отказывался, предлагая поспорить, что я доберусь в контору раньше их. Обычно мне советовали не спорить и не терять попусту времени. В ответ я слегка касался спины лошади вожжами. И в ту же секунду Бубенчик словно приседал, становился ниже, и вдруг стоящие вдоль дороги деревья исчезали, превращаясь в сплошную серо-зеленую ленту. Свежий воздух ударял в лицо и оставляя позади себя облако снежной пыли, Бубенчик стрелой летел в сторону дома. И не было случая, чтобы я появился в конторе позже, чем туда подъезжала комиссия.        
                          
13. Угроза майора Конюхова

За несколько месяцев я очень привязался к Бубенчику. И мне казалось, что он тоже чувствует ко мне особое расположение. В общем, мы как бы начали понимать друг друга. Однако вскоре наши отношения оказались под угрозой: Бубенчик очень понравился начальнику районного отделения милиции майору Конюхову. 
По работе мне по-прежнему приходилось часто выезжать в разные города Смоленской области. Добираться до них приходилось обычно через Вязьму, и хотя расстояние до неё было небольшим, проезд поездом часто отнимала много времени. И тут кому-то из начальства пришла идея построить вблизи нашего райцентра аэродром. На нём использовались самолеты АН-2 (так называемые «кукурузники»). Путь до Вязьмы самолётом занимал всего 20-30 минут.  

К самолёту меня обычно отвозил на Бубенчике наш конюх: зимой в санках, а летом – в легкой коляске. Чтобы попасть на аэродром, мы должны были проехать через весь посёлок Тёмкино, так как взлётное поле находилось за ним. Когда мы проезжали мимо районного отделения милиции, Бубенчик, как будто чувствуя, что у меня с милицией отношения из-за него осложнились, мчался красивой парадной рысью, презрительно пофыркивая. В этот момент на крыльцо райотдела часто выходил майор Конюхов 
и грозил мне пальцем. Я знал, что означает этот жест: «Не отдашь мне лошадь, я тебя пропишу!». Бубенчик сразу завоевал сердце майора. Как только он появился у меня, майор, встречаясь со мной, вначале пытался взывать к моей совести: «Послушай, я же тебя одел, обул, можно сказать, спас от смерти. А тебе жаль для меня какой-то лошади». «Во первых, это не «какая-то лошадь», - возражал я, - это, выражаясь вашим языком, мой партнёр, с которым мы вместе работаем.  Что же касается моей прописки, товарищ майор, то она вообще не должна волновать вас, так как наша местность, как известно, не паспортизирована.»
 «Ты не прав, - парировал начальник милиции – потому что это касается только тех, у кого вообще нет паспорта. А у тебя он есть, и поэтому я должен тебя прописать, что я с большим удовольствием и сдепаю, если ты не поумнеешь». 
«Мне очень жаль, товарищ майор, но в вас говорит сейчас, к сожалению, исключительно эгоистический интерес. Вы забываете, что Бубенчик находится у нас при исполнении важного государственного задания - он должен улучшать породный состав нашего конского поголовья, а то сейчас в совхозе остались одни клячи. А у вас в милиции все лошади, как на подбор. Одна ваша Брусничка чего стоит!»
 В общем, наша дискуссия пока не приводила к конкретным результатам.

14. Последняя просьба майора Конюхова: Спаси Брусничку!

Как-то утром, в конце 1963 года у меня в кабинете зазвонил телефон. Я услышал взволнованный голос майора, который просил меня срочно приехать. Надо сказать, что, несмотря на наши разногласия, у меня с майором в целом были хорошие, я бы даже сказал, дружеские отношения – он был добрым и остроумным человеком, не говоря уже о нашей общей любви к лошадям. 

Приехав в райотдел, я сразу зашёл к нему в кабинет и застал там майора в необычном для него состоянии – нервным и даже, как мне показалось, растерянным. Увидев меня, он молча протянул мне какой-то документ. Это было Постановление облисполкома об объединении районов Смоленской области. Конкретно это означало, что всё районные организации нашего района, включая райотдел милиции, прекращают своё существование и переводятся в город Гжатск. 
Я попытался успокоить майора, сказав, что объединение, а по сути, укрупнение райотдела  может иметь определенные преимущества, в том числе и для него. В ответ майор только поморщился и молча протянул мне ещё один документ. Это было предписание начальнику Тёмкинского райотдела милиции в трёхдневный срок сдать всех  числящихся за его отделом лошадей по ведомости в «Заготскот». 
«Ты понимаешь, что это такое?» - не в силах больше сдерживаться, закричал майор, - это значит, что все лошади, в том числе и моя Брусничка через два дня будут на Вяземском мясокомбинате, где их превратят в колбасу». Майор бессильно откинулся в кресле. «Разве это по-человечески?» - спросил он. Хотя вопрос был чисто риторическим и не предполагал ответа, чувства майора были мне хорошо понятны, и я тоже сокрушенно покачал головой.

После короткого молчания майор поднялся со своего кресла и подошёл ко мне: «У меня к тебе огромная просьба. Давай спасём хотя бы Брусничку!»
 Я удивлённо посмотрел на него: «Давайте! Но как?» 
- «Я думаю, это будет не сложно. Вообщем, сделаем так! Ты забираешь Брусничку себе. А вместо неё сдаёшь в Заготскот одну из своих совхозных кляч-доходяг. С начальником этой конторы я как-нибудь договорюсь. Полагаю, что проблем не возникнет». 
- «Ну что же, - сказал я,  - ситуация мне понятна. И даже если бы нас не связывали давние дружеские отношения, я всё равно сделал бы то, о чём  Вы просите! И, разумеется, не из личного интереса». 
Я протянул майору руку, которую он крепко пожал. 

15. Брусничка

Таким образом у нас в совхозе появилась вторая классная лошадь, на этот раз верховой породы. Во многих случаях Брусничка для меня оказалась даже удобнее, чем Бубенчик, так как для неё не требовались ни санки, ни коляска, а только спортивное седло, которое я получил в качестве «приданного» от её бывшего владельца. Брусничка не была такой строгой в обращении, как Бубенчик. Она любила, когда с ней разговаривали. Можно сказать, что в её поведении больше чувствовалось женское начало – её легко можно было успокоить ласковым словом, кусочком сахара или просто поглаживанием по шее. И если Бубенчик был, можно сказать, «парадной лошадью», то ездить верхом на Брусничке по отделениям совхоза было удобнее, и я чувствовал себя в этих поездках спокойнее. Кроме того, мне очень нравились прогулки на Брусничке в свободное от работы время, особенно, в ясные и солнечные дни - они заряжали энергией, восстанавливали душевное равновесие, настраивали на «философский» лад, позволяя «уезжать» от неприятных мыслей. Нравились мне и вечерние прогулки на Брусничке – перед заходом солнца, когда ветер стихает и «усталая природа лежит вокруг, вздыхая тяжело» (Н.Заболоцкий).  В общем, мне всё больше нравилась Брусничка, и я был благодарен ей за то новое, что она внесла в мою жизнь.
                  
16. Лишение московской прописки

Наиболее ярким событием моей жизни в следующем 1964 году была  поездка в составе молодёжной делегации в Польскую народную республику, которую я описал в рассказе «Рандеву с Марлен Дитрих»*** . Вернувшись из Польши, я заехал на пару дней в Москву, чтобы повидаться с родными. И там меня ждал сюрприз.
Им явилось письмо начальника паспортного стола Тимирязевского района г. Москвы, информирующее меня о том, что в соответствии с действующим законодательством моя прописка по прежнему адресу проживания в г. Москве аннулирована. Одновременно мне предлагалось в ближайшее время зайти в райотдел милиции  для внесения соответствующей записи в мой внутренний паспорт. 
Я решил не тянуть кота за хвост и не мешкая последовать этому приглашению. В кабинете, номер которого был указан в письме, меня почти радушно принял милицейский чин, который поздоровавшись, театрально развёл руками: «Ну как же так, молодой человек, вуз закончили, а законы нарушаете. Неужели вы не знаете, что у нас нельзя жить без прописки, и если вы выезжаете на другое место жительства, то обязаны выписаться?» 
- «Конечно знаю, товарищ подполковник»,  - бодро ответил я. 
- «Дело в том, что я выехал на работу на определённый срок, после которого собираюсь вернуться в Москву, так как рекомендован для дальнейшей учёбы в аспирантуре. Поэтому я решил пока не выписываться, так как потом – и об этом часто говорят - могут быть проблемы с пропиской». 
- «Это всё пустые сплетни, - успокоил меня подполковник, - спокойно поезжайте к себе на работу, поступайте в свою аспирантуру, а потом приходите ко мне и я вас тут же, без всяких проблем, пропишу». Немного успокоенный этим обещанием, я тепло попрощался с весёлым подполковником. 

17. Проблемы с аспирантурой

Через год, осенью 1965 года во время своего очередного отпуска я успешно сдал вступительные экзамены в аспирантуру Московской академии имени К.А.Тимирязева и через несколько дней получил приказ о зачислении с 1 января 1966 года. Мне оставалось завершить все дела в совхозе и оформить увольнение. Однако здесь неожиданно возникли серьёзные проблемы. На очередном совещании директоров и главных специалистов в Гжатском управлении, на котором присутствовал первый секретарь Смоленского обкома КПСС Н. И. Калмык, кто-то предложил мою кандидатуру в состав какой-то рабочей комиссии. Из зала тут же раздался вопрос: «А как он может работать в комиссии, ведь он же уезжает в Москву учиться в аспирантуре?» Тут резко встал со своего места в Президиуме секретарь обкома: «Какая ещё тут аспирантура? Кто разрешил? Кто его туда отпускает?»

Вопрос был обращен к первому секретарю Гжатского горкома партии. 
Н. И. Артюхов, который, естественно, был в курсе моих планов, попытался что-то объяснить. Это ещё больше разозлило секретаря обкома, который теперь стал уже просто кричать: «Кто вам дал право распоряжаться нашими кадрами? Главный специалист - это не ваша номенклатура, это номенклатура обкома партии! Короче, никуда он не едет, оставляйте его в списке для голосования! А вы, молодой человек - обратился он ко мне, - приезжайте в Смоленск. Там мы разберёмся, кто, куда и зачем поедет!» -  с явной угрозой в голосе закончил он. 
                                    
18. Поездка в Смоленск

Что мне оставалось делать? С гнетущими мыслями, так как рушились все мои планы и надежды, я поехал в Смоленск. Перед этим был разговор с нашим секретарём горкома Н.И. Артюховым. Он, понимая мою ситуацию, рекомендовал не горячиться и не спорить, так как с обкомом партии ни одна организация, в т.ч. и наша академия, связываться не будет. «В общем, если будет совсем тяжело, попытайся получить согласие хотя бы на заочную аспирантуру»,  – посоветовал он. 
В Смоленске я сразу направился в здание обкома КПСС. Показав у входа командировочное удостоверение, подписанное первым секретарём Гжатского горкома, я спросил у дежурного, где находится кабинет Н.И. Калмыка. Секретарь в приёмной поинтересовался, по какому вопросу мне нужен первый секретарь обкома. Я объяснил, что явился по его вызову.
 - «Его сейчас нет, он в командировке», - сказал секретарь.
- «Может быть я  смогу поговорить со вторым секретарём?». 
- «Его тоже нет. А, собственно, Вы к нам по какому вопросу?» 
Я ответил, что я главный специалист совхоза из Гжатского района. Что же касается вопроса, то он сугубо личного характера. «Тогда, может быть, Вам стоит обратиться к начальнику областного управления сельского хозяйства тов. Соловейчику. Вы знаете, где его найти?». Я молча кивнул головой.

Через несколько минут я оказался в знакомом мне по первому визиту
в Смоленск кабинете Б. А. Соловейчика. За прошедшие с тех пор три с половиной года хозяин кабинета почти не изменился. Он молча выслушал мой рассказ и, ничего не сказав, стал смотреть в окно. Я  весь сжался, и сдерживая подступивший к горлу комок, пытался угадать, о чём он сейчас думает. А он продолжал молчать, не отрывая взгляд от окна. Время для меня остановилось. Неожиданно, по-видимому, что-то решив, Борис Антонович повернулся ко мне и, поняв моё состояние, ободряюще улыбнулся. «Заявление у тебя с собой?» – коротко спросил он. Не в силах ответить, я только кивнул головой и протянул ему «Заявление об увольнении с работы в связи с поступлением в очную аспирантуру...». Он размашисто подписал его, поставил дату и на прощание, ещё раз дружески улыбнувшись, попросил меня не забыть поставить в секретариате на свою подпись печать...

Оформив в совхозе увольнение и сдав дела своему заместителю, я попрощался с директором и специалистами, а также со многими своими знакомыми, ставшими для меня за эти годы по настоящему близкими людьми. Я обещал им, что мы ещё увидимся, и это обещание я, насколько мог, впоследствии выполнил. 

19. Отказ в прописке

В середине декабря я приехал в Москву и постарался сразу уладить 
все необходимые формальности, в числе которых на первом месте стояла прописка. Оказавшись в знакомом мне кабинете начальника паспортного отдела милиции Тимирязевского района, я напомнил ему о нашей встрече год назад и о его обещании без проблем прописать меня по старому адресу. К заявлению о прописке я приложил приказ о моём зачислении в аспирантуру. Подполковник внимательно прочитал приказ, поздравил меня и, возвращая его мне, спокойно сказал: «А прописать Вас, к сожалению,я не могу». У меня от неожиданности, что называется, перехватило дыхание. «Товарищ подполковник, вы же обещали! Вы же сказали, что никаких проблем не будет!» 
- «Не горячись, не горячись! - успокоил меня подполковник. - Я тебе это когда говорил? Год назад. А в нашей жизни, как отмечали ещё древние греки, всё течет и всё меняется. Но ты не огорчайся. У тебя ещё не всё потеряно. Я сейчас напишу тебе отказ в прописке, и ты поезжай с ним в Центральный паспортный стол – это около Белорусского вокзала. Поговори с ними, объясни ситуацию - у них есть право решать. Может быть, повёзёт. В общем, желаю удачи!» 

 

20. Новогодний подарок

Делать было нечего. Я поехал в Центральный паспортный стол
г. Москвы. Он действительно находился недалеко от Белорусского вокзала, рядом со 2-м часовым заводом. Я оказался в большом зале со множеством дверей, ведущих в разные кабинеты, перед которыми сидели ожидающие решения своих вопросов посетители. Иногда из  комнат выходили сотрудники в милицейской форме, с папками бумаг. Выяснив, в какой кабинет нужно обратиться, я тоже занял место в очереди, которая, к счастью, оказалась небольшой. Когда я зашёл в кабинет, за столом сидела молодая женщина в милицейской форме в звании майора. Я рассказал ей в очередной раз свою историю, показал необходимые документы и постарался объяснить нелепость своего положения. Мне не дадут место в общежитии, так как знают, что у меня есть квартира в Москве. Но жить в квартире без прописки тоже нельзя, так как я не смогу нигде встать на учёт: ни в поликлинике, ни в библиотеке, ни в военкомате... 
   
Сотрудница на минуту задумалась и сказала: «Давайте поступим так. По закону я могу прописать вас только временно, то еесть на один год. Но мы можем попробовать сделать вот что. Вы не смогли бы взять в своём отделе аспирантуры справку о том, что ваше обучение будет длиться три года?» Я сказал, что думаю, это не составит большого труда. «Тогда, вот что. Оставьте мне свой паспорт, а сами срочно поезжайте и привезите мне такую справку. Тогда я попытаюсь прописать вас не на один, а на три года. А за три года может многое случиться - вы ведь молодой человек... В общем, давайте попробуем. Сейчас у нас обед, и до конца дня у вас ещё есть время». 

Я пулей  выскочил из паспортного стола и помчался в отдел кадров аспирантуры. К счастью, его руководительница была на месте. Поняв в чём дело, она сразу же выдала мне требуемую справку. Я вернулся в паспортный стол. Кабинет, в котором я был, оказался закрытым и мне пришлось ждать возвращения его хозяйки. Через какое-то время я увидел её идущей по коридору. Я бросился к ней и радостно сообщил, что я получил нужную справку.
«Очень хорошо, – сказала товарищ майор, но знаете, а я вас уже прописала на постоянно!!!» 

Комментировать происшедшее я не в состоянии, поскольку для него нет рационального объяснения. Мы вообще не знаем, почему с нами происходят те или иные события. Решает ли всё случай, или за ним скрывается какая-то закономерность? Для себя же я решил, что вот именно так всё и должно было случиться, тем более в канун Нового года! Единственное, чего я не могу себе до сих пор простить, это то, что вылетев на улицу со штампом в паспорте о постоянной прописке, я не забежал в ближайший магазин и не принёс товарищу майору большой букет цветов и коробку конфет!  

P.S.   А с Нового года для меня началась другая сказочная история, в которой мои любимые лошади превратились в белых мышей (а не наоборот, как в сказке Шарля Перро о Золушке). Бескрайние поля и леса Смоленской области уменьшились до размеров небольшой московской лаборатории, а итоги многолетнего труда можно было увидеть разве что под микроскопом, и при этом они скорее всего будут понятны лишь специалистам. И хотя это, действительно, совсем другая история, но она тоже имела счастливый конец. Но об этом как-нибудь в другой  раз! 

Николай Эпштейн                                                           Потсдам, декабрь 2016 
             
----------
* Я должен оговориться, что в этом небольшом рассказе я не планирую описывать свою более чем трёхлетнюю работу в совхозе - это потребовало бы слишком много места. Поэтому я ограничусь здесь лишь отдельными эпизодами, связанными, в основном, с моей личной жизнью в этот период.
** Надо сказать, что реплика секретаря обкома была отчасти справедлива. Для сельского хозяйства это было исключительно трудное время. По предложению  тогдашнего 1-го секретаря ЦК КПСС Н.С.Хрущева, считавшего себя крупным специалистом в области сельского хозяйства, лучшие плодородные земли во многих районах России, в т. ч. и в Смоленской области, были  без учёта природно-климатических условий и наличия соответствующей инфраструктуры  распаханы и засеяны кукурузой. В условиях дождливого лета кукуруза не уродилась и животноводство осталось без кормов. Особенно тяжёлыми были последствия «курузного бума» в осенне-зимний период. Специалистам и работникам совхоза приходилось использовать самые неординарные меры, чтобы спасти животных (заготовка древесного корма, хвойной муки, кормовых веников, приготовление растительных заменителей молока для телят и т.п.). Однако избежать падежа животных, особенно в конце зимы, удавалось далеко не всегда. В результате животноводству области в этот период был нанесён значительный ущерб.
*** www.lik-potsdam.de

DER KOMPONIST SERGEJ KOLMANOVSKIJ

    STELLT SEIN DEM GEDENKEN AN REICHSKRISTALLNACHT GEWIDMETES ORATORIUM „TRAUERGESÄNGE“ VOR. DIE TEXTE SIND VOM ÖSTERREICHISCHEN DICHTER PETER PAUL WIPLINGER.

    www.besucherzaehler-homepage.de