О "встрече" со Сталиным

 

Это событие произошло более 60 лет назад, в ноябре уже далёкого теперь 1952 года. Имя Сталина было в то время у всех на устах: «великий вождь и учитель», «гений всего прогрессивного человечества», “генералиссимус“. Писатели и поэты наперегонки сравнивали его в своих произведениях с солнцем. Его именем называли города и улицы, школы и университеты. А за два года до этого, во время юбилейных торжеств, связанных с его 70-летием, известный писатель Леонид Леонов в газете «Правда» высказал идею о введении в мире нового летоисчисления – со дня рождения Иосифа Сталина.
Поэтому неудивительтно, что в восприятии почти всех советских людей, особенно молодёжи, Сталин был кем-то вроде Бога, которого он, пожалуй, даже превосходил по популярности. Как и Господь Бог, он был недоступен взорам простых смертных, которые только могли слышать о нём и видеть его изображения на многочисленных портретах. Иногда, правда, его можно было увидеть в фильмах и в театральных постановках. Особенно нравились мне и моим сверстникам фильмы, посвященные войне: «Клятва», «Падение Берлина», «Сталинградская битва». Но в этих фильмах роль Сталина исполняли актёры, которые, естественно, были только бледной тенью оригинала. Непосредственно же видеть Сталина могли только члены Политбюро, Правительства и ближайшие сотрудники.
    
Для моих сверстников он был, конечно, высочайшим авторитетом  во всех вопросах – строгим и справедливым, зорко следящим за построением коммунизма во всем мире и, особенно, за происками его многочисленных врагов. Всем хорошо была известна его принципиальность и строгость в борьбе против любых проявлений контрреволюции, клеветнического критиканства и ослабления бдительности. Эти приоритеты отражались, безусловно, и в нашей школьной жизни. Учителя строго следили за  умонастроением учеников, решительно пресекая опасное, на их взгляд, вольнодумство. Особенно часто это происходило у  нас на уроках истории. 

Послевоенная жизнь с её различными сложными и часто непонятными для нас событиями  вызывала много вопросов, на которые мы старались получить ответы у учителей. У меня подобные вопросы возникали, кажется, чаще, чем у других, и однажды наша учительница истории Сарра Борисовна, выведенная из себя моим настойчивым любопытством, строго сказала:
«А тебя я попрошу остаться сегодня после уроков!»
«А за что, Сарра Борисовна?» - удивился я.
«Пожалуйста, останься, мне нужно с тобой серьёзно поговорить!»
Серьёзный разговор выглядел, насколько я помню, так: «Ты что, совсем с ума сошёл? Ты понимаешь, куда направлены твои вопросы? Если ты сам, извини меня, идиот, ничего вокруг себя не видишь и не хочешь о себе думать, то подумай хотя бы о своих родителях!»
На этом воспитательная беседа учительницы истории в принципе закончилась. 

Из неё я сделал для себя два вывода: во-первых, я перестал задавать в школе вопросы, на которые учителя всё равно не могли или не хотели отвечать, и во-вторых, я понял, что наша «счастливая» жизнь имеет, по-видимому, какие-то теневые стороны, о которых не всегда пишут в газетах. Поэтому не все вещи надо замечать. И вообще, намного спокойнее никуда не высовываться, так как излишнее любопытство ведёт, как правило, к неприятностям. Но, как я впоследствии прочитал у Э.М. Ремарка, человек часто является разумным лишь в своих намерениях. Но обо всём по порядку.      

В послевоенной Москве, как и во всей стране, остро ощущался недостаток жилья.  Многие семьи жили в так называемых коммунальных квартирах, различных общежитиях, в подвалах, в разного рода каморках и т. п. Нашей семье из 4-х человек в этом отношении относительно «повезло»: в конце 40-х годов нам дали жилье в печально известных в Москве своими криминальными историями Ивановских бараках. Мы получили две небольшие комнаты в бараке под символичным номером 13, в котором и прожили до его сноса в 1958 году. 
    
Мы жили в типичных для того времени условиях, воспетых позднее Владимиром Высоцким: «Все жили вровень, скромно так - система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». У нас одна уборная (правда, большая - на несколько человек) приходилась на два больших барака, в которых было свыше 80-ти комнат. Она находилась на опытном поле Тимирязевской академии, удаленная  от жилья на расстояние так называемой санитарной зоны (где-то около 50 метров).

Из числа гостей, навещавших нас в то время, больше всего запомнилась Мария Львовна - моя двоюродная сестра по папиной линии, которая была значительно старше меня, и я называл её тётя Муся. Она работала в каком-то важном учреждении, возможно, даже в министерстве, и, наверное, поэтому  вместе с мужем, дядей Зиновием, и сыном Борей, который был на 6 лет моложе меня, получила большую комнату в 4-комнатной квартире в самом центре Москвы на улице Куйбышева (теперь Ильинка), рядом со зданием ГУМа. В общем, здорово повезло! 

Этой комнате и было суждено сыграть основную роль в последующих событиях, о которых я собираюсь рассказать. Дело в том, что улица Куйбышева выходила в проезд Сапунова (теперь Ветошный ряд) - узкий переулок, который по прямой линии, примерно, через 100 метров от дома, где жила тётя Муся, вливался в Красную площадь. Поэтому когда на площади происходили какие-либо праздничные события: демонстрации или парады, некоторые детали этих торжеств  можно было видеть в узком просвете этого  переулка. Меня особенно заинтересовало упоминание о военных парадах, которые ежегодно проходили на Красной площади 7-го ноября – в годовщину Октябрьской революции. Я мечтал хотя бы краешком глаза увидеть их – ведь телевидения тогда ещё у нас не было! 

Короче говоря, я стал проситься к тёте Мусе в гости на эти праздники. Она, в принципе, не возражала, но сказала, что для этого нужно уладить какие-то необходимые формальности – Красная площадь очень строго охранялась! Мысленно я, конечно, удивился, какую опасность для страны могут представлять маленькие дети (мне было тогда лет 11), но промолчал и... согласился ждать. Необходимые формальности заняли где-то около полутора лет, и в октябре 1952 года тётя Муся сказала, что всё в  порядке, и я могу приехать к ней в гости на  ближайшие ноябрьские праздники.

Вечером 6-го ноября я нашёл по записанному на бумажке адресу нужную квартиру на улице Куйбышева, где был тепло встречен тётей Мусей. Дяди Зиновия и Бори не было дома, они уехали на праздники подальше от шума на дачу. Вечер прошёл без особых происшествий, не считая визита каких-то людей, одетых в одинаковые
тёмные пальто с каракулевыми воротниками,  которые появились у нас в комнате где-то около 10 часов вечера. Их задачей было проверить, не находятся ли в квартире посторонние люди. Поскольку у тети Муси имелось соответствующее разрешение, они окинули меня строгим взгядом и, ничего не сказав, ушли. А я, с облегчением вздохнув, отправился спать в нетерпеливо-радостном ожидании следующего утра.
 
И оно наступило вместе с праздничными маршами и песнями, непрестанно лившимися из репродуктора, а также здравицами в честь родной Коммунистической партии и её вождя, учителя и верного ленинца – дорогого товарища Сталина. Наскоро съев завтрак, я выбежал во двор, чтобы успеть выбрать подходящее место для наблюдений. Но здесь меня ожидало крупное разочарование! Все промежутки между домами по проезду Сапунова вплоть до Красной площади были перегорожены цепями военных, а поперёк переулка примерно через каждые 30 метров стояли патрули, которые проверяли пропуска у почётных гостей, приглашенных на Красную площадь для участия в празднике. 

Двор нашего дома к этому времени уже был заполнен детьми, в основном, мальчишками моего возраста, которые периодически пытались протиснуться в щель между военными, стоящими между домами, стараясь увидеть, что в данный момент происходит на Красной площади. Как правило, эти попытки быстро пресекались – патруль немедленно возвращал не в меру любопытных ребят назад за оцепление. Ситуация выглядела совершенно безнадёжной – увидеть с нашего двора что-либо большее, чем спины солдат, было практически нереально.

И тут я обратил внимание на одного мальчика, стоявшего рядом. Он не пытался, как остальные, проскочить за цепь солдат, а спокойно стоял, как будто чего-то ожидая. Вдруг, когда на проезжей части переулка появилась пожилая, нарядно одетая, женщина, по всей вероятности имеющая пропуск на Красную площадь, он, стремительно преодолев строй военных, подбежал к ней и жалобным голосом попросил: «Тётенька, возьмите меня, пожалуй
ста, с собой!». Женщина улыбнулась, положила ему руку на плечо и весело сказала: «Ну что ж, пошли!» И они исчезли из виду за цепью патрулей. Это было просто и гениально!  И у меня вновь появилась надежда. 

Кажется, многие ребята знали эту хитрость. Во всяком случае, вскоре я опять стал свидетелем подобных вылазок.
Пора! - решил я - сейчас или никогда,  - и бросился наперерез к группе увешанных орденами пожилых людей, тоже идущих на Красную площадь.От волнения у меня пересохло горло, и я едва смог произнести заранее заготовленную фразу. Тем не менее, ответом была понимающая улыбка и приглашение присоединиться. Не чувствуя под собой ног от страха, я двинулся вместе с ними к патрулям, проверяющим пропуска. Но те, к счастью, не обратили на меня никакого внимания. Потом мы прошли следующий контрольный пункт, ещё один, ещё.., и вдруг я оказался на украшенной множеством портретов и транспарантов Красной площади, на трибунах, расположенных вдоль здания ГУМа, заполненных празднично одетыми гостями.          
Охватившее меня чувство радости и нереальности происходящего трудно передать. Я нахожусь на самой Красной площади и сейчас увижу военный парад. Это фантастика. Жаль, что об этом нельзя будет никому рассказать - ведь всё равно не поверят. К реальности меня вернул усиленный громкоговорителями голос, попросивший гостей быстрее занимать места в отведенном им секторе. Чувсто восторга и нереальности происходящего сменилось вполне реальным ужасом.
Я увидел, что трибуны вдоль ГУМа разделены на сектора, каждый из которых имеет свой номер, и эти сектора разграничены, примерно, на высоте одного метра - металлическими цепями, прикреплёнными к бетонным столбикам. А при входе в каждый сектор опять стоят военные патрули, проверяющие, уже в последний раз, пропуска гостей...

 К этому времени мои благодетели, которые провели меня на Красную площадь, уже исчезли где-то на трибунах, и я оказался один в почти пустом пространстве между секторами, с ужасом ожидая неотвратимой развязки. В голове сразу начали возникать варианты возможных последствий:  меня арестовывают, тюрьма, плачущие родители и родственники, исключение из школы, учительница истории Сарра Борисовна, рассказывающая, как она старалась меня спасти... Что делать? 

Однако, к счастью, большинство событий нашей жизни представляют собой дилемму, из которой, если хорошо поразмыслить, может вседа найтись какой-нибудь приемлемый выход. И он был найден: подождав, когда патруль в ближайшем секторе займется проверкой документов у запаздывающих гостей, я, раздирая рубашку и царапая в кровь кожу на спине, подлез под ограничительную цепь и встал, как ни в чём ни бывало, внутри сектора. Таким образом, мне удалось, слава Богу, избежать неприятных последствий первого варианта. 

 Итак, я на Красной площади, почти напротив Мавзолея Ленина и, весь дрожа от пережитых приключений, жду начала военного парада. А тем временем на трибуне Мавзолея с его правой стороны вдруг, как по мановению волшебной палочки, появляется известный всему миру невысокого роста человек в маршальской шинели и фуражке. Да, это был ОН! Сталин!!!            
Медленно пройдя вдоль всей трибуны с небрежно приподнятой рукой, он подошёл к стоящей внизу, слева у Мавзолея, группе маршалов и адмиралов, отдал им честь, затем вернулся к середине трибуны  и приветственным жестом поздоровался с гостями, находящимися на трибунах Красной площади.
Трибуны ответили оглушительными восторженными криками и усиленными громкоговорителями здравицами в честь великого товарища Сталина, которые завершились продолжительной, долго не смолкающей овацией. 

После некоторой паузы на трибуне Мавзолея стали как-то незаметно появляться почётные гости: сначала – группа военачальников, увешанных орденами и медалями, в расшитых золотом мундирах. Они встали слева от Сталина. Правую сторону от вождя заняли люди в плащах и шляпах, среди которых я узнал некоторых знакомых мне по портретам в газетах членов Политбюро ЦК и министров. Кроме них рядом со Сталиным встали и какие-то неизвестные мне лица – по-видимому, руководители братских коммунистических партий.

Но, честно говоря, я не очень старался рассматривать людей, стоящих рядом со Сталиным на трибуне Мавзолея. Я смотрел только на него одного, на Сталина! Неужели это он? Неужели я, маленький еврейский мальчик из Ивановских бараков, вижу гениального и всемогущего генералиссимуса товарища Сталина.
Нет, это невозможно!
Это, наверное, сон, какое-то нереальное видение из другого мира, которое вот-вот должно исчезнуть.Такое бывает только раз в жизни, и я не имею права ни на что отвлекаться, даже на военный парад, так как только этот момент я хочу запомнить навсегда – я вижу великого Сталина!

Послесловие

Со времени рассказанных выше событий прошло много лет. Наша жизнь быстро, иногда слишком быстро, движется вперед, и наши чувства, а также отношение к событиям, свидетелями которых мы являемся, часто подвергаются существенным переоценкам. Так и в этом случае, мой первоначальный восторг от «встречи» со Сталиным на Красной площади уже в последующие несколько месяцев значительно потускнел, если не сказать больше. Вначале в связи с семейными обстоятельствами: по ложному доносу за клевету на советскую действительность в Иваново был арестован папин брат – преподаватель техникума Александр Наумович (дядя Аба). Попытка моего папы объяснить ведущему его дело следователю, что это недоразумение, закончилась для папы инфарктом, от которого он так и не смог оправиться.
      
Затем, всего через два с небольшим месяца после парада 7-го ноября, весь мир был потрясён сообщением ТАСС от 13 января 1953, опубликованным во всех центральных газетах и постоянно транслируемым по радио. В нём говорилось о раскрытии в СССР преступной организации еврейских врачей, которые по заданиям иностранных разведок и международной еврейской буржуазно-националистической организации «Джойнт» подло умерщвляли членов правительства СССР и крупных советских военачальников. Это положило начало шумной  антисемитской кампании в СССР. В результате ежедневных публикаций в прессе началась антиеврейская истерия, стали распространяться слухи о предстоящей депортации всех евреев из центральных районов Советского Союза в Биробиджан и отдаленные районы Сибири. Высылка и другие акции против евреев должны были начаться в конце февраля.
 
Поэтому, когда 5 марта 1953 года под звуки траурной музыки диктор советского радио торжественным и прерывающимся от волнения голосом известил, что сегодня, в 9 час. 50 минут вечера, после тяжелой болезни перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа – Иосифа Виссарионовича Сталина, первая мысль, которая пришла мне тогда в голову, была: А Бог, наверное, всё таки есть!

 Н. Эпштейн                                                                   Потсдам, сентябрь 2016