Фируза Талыбова

Фируза Талыбова
родилась  Азербайджане, в  Гяндже – в городе, лежащем на древнем Великом шёлковом пути.
Потомственный врач, имеет научные публикации как на Родине, так и за рубежом. С 1997 г. живет в Потсдаме. Её рассказы, переведенные на немецкий язык, были включены в ряд художественных альманахов, её статьи печатаются в газетах и журналах  Германии. Увлекается переводами художественных текстов с немецкого и азербайджанского на русский язык.  Любит читать, ездить на велосипеде и вязать. Счастлива любовью двух внуков и дочери. Кредо: быть полезной людям.  Любимый автор - Фазиль Искандер.

Потомки Каина

Не секрет, что, поменяв место жительства, а точнее, оказавшись в стране под названием Эмиграция, особенно остро начинаешь ощущать свою ненужность.
Наверное, так чувствуют себя растения, пересаженные на новую почву, вроде и вода есть и питательных веществ внесено в почву не меряно, но вот оборваны и болят те мельчайшие окончания, через которые поступали они, претворяясь в кровь и плоть. И надо суметь выжить, перетерпеть, пока они восстановятся, окрепнут и смогут как-то, пусть понемногу, но все же переработать и донести это новое до жаждущей  тепла и комфорта души.
Именно после переезда и начинаешь понимать разницу между душой и телом. 
Во-первых, пропадает их единство: так, если тело чувствует себя более или менее прилично, т.е. ест и пьет и переваривает местные продукты, то душа не находит себе покоя, что сопровождается тревожными снами, кошмарами, депрессией, агрессией. Да что там перечислять! Легче сказать, чем она в это время не мается. А самый главный вопрос – зачем ты здесь?  Да черт с тобой с самим! Зачем ты привез сюда ни в чем не повинных детей и внуков? Зачем решил все за них, доверивших тебе свою судьбу?
Наверно, поэтому мы так жадно слушаем все рассказы о Родине, так внимательно следим за событиями там, откуда уезжали мы с надеждой начать новую жизнь и не жалеть о старой. Мы хотели избавиться от старой жизни так, как мы избавлялись от старых вещей. Мы, тем кому за 40, просчитались. Прошлая жизнь – отнюдь не старые вещи (да и их не всегда легко выбросить).
Но оказавшись на новом месте, на этом богатом и сытом Западе и прожив здесь несколько лет, как-то незаметно привыкаешь к комфорту, порядку, вежливым улыбкам. И уже, разговаривая по телефону с родными там, употребляешь все чаще слова, непонятные им. И запинаешься, подыскивая эквивалент в русской речи. Арбайтсамт – биржа труда, социаламт – отдел социального обеспечения, кранкенкасса – больничная страховая касса.  
Но все равно остается общий нерв, общее понимание жизни. Одним словом – общий менталитет.
 И шутки остаются общими. Их не расскажешь местным, они их не поймут.
Раньше люди писали письма. Они сохранили для истории мысли великих и не очень людей. А теперь никто не пишет письма, все говорят по телефону или шлют письма по электронной почте. И получают любовные послания, где русские слова признания в любви набраны латиницей. О, Боже мой, как же тяжело читать их, все эти ж, щ, ч, набранные сочетанием латинских букв или, что еще хуже, цифрами. И пока читаешь  все это, пропадает самое главное: аромат любви, аромат прямого общения. 
А что останется для истории, как всемирной, так и для истории семьи? Ведь вряд ли кто-то будет перекачивать (с трудом удержалась от слова зашпайхерить!) на CD переписку супругов, друзей, влюбленных.
А жаль!
Жаль, если пропадет история, услышанная мной по телефону в разговоре с Москвой.
В амбулаторию одного военного санатория обратился солдат, несущий там службу. 
Пока врач измерял ему температуру, надо было подождать 10 мин.  Врач, пытаясь  отвлечь больного от мыслей о болезни,  заговорил о самом актуальном - о событиях в Беслане,  об угрозе терроризма. Солдат кивал головой, соглашаясь со всем. 
Врач, обратив внимание, что на шее у солдата висит крест, добавил, что оно и не мудрено, что люди так жестоки. «Ведь все мы -  в какой-то мере родня Каину, убившему своего брата Авеля. В каждом из нас есть хоть малая капля его крови!» - заключил врач-еврей.
Солдат, отдал градусник врачу, не торопясь, надел гимнастерку, но крест оставил  снаружи. Застегнув пуговицы, он сказал:
- Нет, мы произошли не от Каина.
- А от кого же? - поинтересовался врач. Солдат недоуменно пожал плечами и с сожалением взглянул на доктора:
– От обезьяны, конечно! 
Врач задумался, вспомнил своих соседей, кое-кого из сослуживцев и решил, что, наверное, солдат был прав: действительно, часть людей произошла от обезьян.

Послесловие
Мы учились в то время, когда на уроках литературы читали басни Крылова, главы из «Войны и мира» Толстого. Нас учили делать выводы из прочитанного. Мы писали сочинения по пройденным произведениям, для чего надо было вначале составить его план.
Вот и я пытаюсь составить план сочинения, посвященного пройденной жизни. Ведь когда тебе пошел седьмой десяток, неразумно рассчитывать на «дальнейшие успехи в жизни» , как желают имениннику в день рождения. И все же хочется в последнем пункте своего сочинения, еще, к счастью, не завершенного, понадеяться, что не всё твоё окружение произошло от обезьян. 

Хотя, впрочем, среди этих животных есть и весьма милые особи.

Последняя «Волга»  

Если немного напрячь фантазию, то можно представить себе, что  дороги наши -  это всего лишь нити, что крепят листы книги жизни, где живут и множатся рассказы и  романы, где  быль переплетена с  небылью. 
Сплетаются друг с другом дороги, создавая  затейливую вязь, и так же причудливо переплетаются между собой жизненные истории. Такого наслушаешься в пути, столько узнаешь нового, что только бы хватило времени выслушать попутчиков не торопясь, да и своими историями поделиться. Ведь  все то, что говорится-рассказывается  попутчиками – это кладезь житейской мудрости, да еще и рассказанной, как правило, без утайки, на одном дыхании. 
Каждый знает, как трудно открыть свою душу, поведать о сокровенном даже самым-самым близким. А в пути тянет все самое тайное рассказать незнакомым людям.  Умеет дорога «развязать»  язык. Наверное, потому, что  тот, кому рассказал ты о своем заветном, вряд ли встретится с тобой когда-либо вновь, и нет опасности, что станет твоя тайна известна миру. 
Вот бы психоаналитикам использовать этот феномен: ездить по дорогам, беседовать с желающими, освобождая их душу от тайн, умолчаний, утешая тем самым скорби душевные. (Надо бы это открытие запатентовать! – прим. автора). 
Но, по правде говоря, большинство историй  и не нуждается в строгой тайне. Историй таких  тьма-тьмущая, только уши подставляй. 
В любые времена случаи, когда на человека с неба валится богатство, всегда вызывали  и вызывают живой интерес. Возможно, это связано с тем, что не многим удается достичь значительного финансового благополучия. А те, кто его достиг, прошли долгий путь, в ходе которого они постепенно «привыкали» к деньгам, и не было у них того самого «шока», что и составляет главное удовольствие  у  человека при получении сюрприза. 

Дорога стелилась под колеса, где серой, а там, где асфальт был свежим - черной лентой. Водитель разговорился  со мной, благо нас объединяло «иностранное» прошлое. Оба мы были «ауслендерами»* из бывшего СССР, перебравшимися жить в Германию. 
Статистика говорит, что  в Германии к этой группе населения принадлежит по происхождению каждый десятый житель. К ним относятся, например,  так называемые аусзидлеры - «новые немцы», переселившиеся сюда в последние десятилетия ХХ-го века с просторов бывшего Советского Союза, либо потомки других иностранцев, попавших сюда веками ранее из Франции, Голландии. Именно они нередко забывают о своем происхождении, и только фамилии, нетипичные для Германии, выдают их корни.**
Так, знавала я одну немку, живущую в Германии под фамилией Леви. А надо сказать, что более еврейской фамилии, чем Леви, отыскать трудно. Ведь фамилия эта происходит от слова «левиты». Именно левитам были поручены еврейским Б-гом все работы в Храме, от которого в Иерусалиме сегодня уцелела лишь часть стены, той самой, что знает весь мир как Стену Плача. Как говорится, комментарии излишни. Но эта моя знакомая была абсолютно убеждена в своей полной и несокрушимой «немецкости». Интересно, что предки ее прожили всю фашистскую эпопею в Германии под этой фамилией и, как ни странно,  не преследовались. Только после моих настойчивых расспросов, носительница этой еврейской фамилии призналась, что ее прапрадеды по отцовской линии попали в Германию из Франции, а  кем были они там, она не знает.
А  другой местный немецкий житель носит фамилию Розенам, что, согласитесь, звучит тоже не очень по-немецки. Познакомилась я с ним случайно, он оказался моим консультантом, когда я заказывала себе очки в магазине оптики. В ходе долгой беседы, когда  вежливый носитель этой фамилии, обладавший к тому же типичной нордической внешностью, посвящал меня в тонкости заключаемого договора, между нами, как это нередко бывает, возникло и чисто человеческое расположение друг к другу.
    - У вас такая непривычная для Германии фамилия, - заметила я.
    - Да, она, видимо, не немецкая.
    - А откуда она происходит и что означает это слово?
   - У нас в семье говорили, что наши предки пришли сюда из какой-то другой страны, но из какой – неизвестно. Это было столетия назад, все забылось.
    - Значит, вы такой же ауслендер, как и я, - обрадовалась я. – Ваша история наводит меня на мысль, что не исключено, что через несколько столетий и мои потомки тоже скажут, что их предки пришли сюда из дальней страны. Но я все же надеюсь, что они вспомнят, из какой именно, и не забудут,  что значит слово, ставшее их фамилией.
Консультант на мгновение замер, а потом разразился смехом:
    - Вы правы, я тоже ауслендер. Никогда не думал о себе с этой точки зрения...
Вспомнились мне эти истории во время поездки по немецкой скоростной дороге, когда мы,  два «русских ауслендера»,  вспоминали прошлую жизнь - «дела давно минувших дней», где все нам было понятно, где остались наша молодость, юношеские надежды, школа за углом, кинотеатр с детскими фильмами на утреннем сеансе, тетя Катя-дворничиха и веселый дворовый пес, бросавшийся каждое утро  на грудь в приливе собачьей любви. Да и мало ли что вспомнится, когда рядом собеседник из той же «песочницы», и понимает он тебя с полуслова, и сам вспоминает такие же трогательные подробности... А потом разговор переходит на жизнь и на то, кто как устроился, потому что уехали из той жизни в другую почти все твои близкие. И надо «крутиться» уже здесь, где живут твои дети и внуки, а ты, понимая необратимость перемен, существуешь все еще не совсем тут, а параллельно еще и там. И это так и будет до конца твоей жизни, которой неизвестно сколько осталось. И остаток этот хочется наполнить смыслом, что не напрасно все: и переезд, и муки с новым языком, и новые лица, законы, пейзажи за окном. Да что говорить – здесь даже воздух другой...
И тем более приятно думать о тех, кому повезло, потому что это вселяет надежду, что не все так тоскливо, а может внезапно стать и совсем хорошо. И полились рассказы о чудесах и случайностях.
Марк  притормозил на светофоре:
    - Знавал я на родине одну пару, - задумчиво сказал Марк. - Они уехали в Америку раньше, чем мы. Так вот, уехали они туда без особых денег, да и те быстро проели. В один из дней, когда в кармане у мужа остался последний доллар, купил он на него лотерейный билет. И выиграл 27 млн.  Это был нашумевший в США случай. Ну, заплатил он с этих миллионов какие-то налоги, и осталось у них с женой около 17 млн. 
    - Ну, и как они сейчас живут?- спросила я.
    - А никак, все пустили по ветру. Живут, как я слышал, скромно.
Я разволновалась:
    - Как же они умудрились разбазарить такой капитал? - но внезапно осеклась, вспомнив, как сама когда-то упустила хвост Жар-птицы, что просилась в руки. А потом стала объяснять самой себе, почему так случилось: «Наверное, хранить деньги тяжелее, чем их добыть. Это, скорее всего, как талант петь, рисовать или танцевать. Кому-то он дан, а большинство его лишено. Потому и богатых людей меньше, чем бедных». 
И я тоже стала рассказывать:
- Вот, помню, был у моего брата в школьные годы знакомый паренек. Сирота, рос без отца, мама работала где-то санитаркой. Жили на медный грош, да и тот бывал не каждый день. Изредка у мальчика появлялись мелкие деньги. Однажды на с трудом собранные 30 копеек купил он  лотерейный билет. Купил, положил в кармашек рубашки и напрочь про это забыл. Мама взялась рубашку постирать, уже и замочила ее, да нащупала в кармашке бумажку. Вытащила ее, подмокшую, положила просушить. А потом, проверив по лотерейной таблице билетик, обнаружила, что пал на него главный лотерейный выигрыш – «Волга-21»!!!
Городок, где все это происходило, был по советским меркам небольшой, каких-то четверть миллиона жителей. Все стало известно всем сразу. Бедная женщина срочно вызвала брата на подмогу. Тот приехал, и на семейном совете было решено, что «Волгу» брать не будут, а возьмут деньгами. 
Кто забыл либо не знает, напомню. В шестидесятых, в годы Советской власти,  купить машину частному лицу было практически невозможно: нужно было быть либо космонавтом, либо Героем Социалистического Труда, либо еще кем-то в том же роде. И, тем не менее, богачи, воротилы теневого бизнеса катались на своих машинах. Одним из способов их легального приобретения и были те самые «лотерейные» автомобили. Выигрышные лотерейные билеты стоили на черном рынке два номинала. Но заплатив эти бешеные деньги, богач мог открыто оформить машину на себя, не боясь всесильного ОБХСС. Объясню молодым, незнакомым с этой аббревиатурой,  ОБХСС - это Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. Страх дельцов перед этой структурой можно сравнить сегодня лишь отчасти со страхом бизнесменов в Германии перед финансамтом – немецким Налоговым управлением.
Вот и продала семья «Волгу» какому-то богатому местному брюнету, а сама быстро уехала из этих мест далеко-далеко. Но куда далеко можно уехать на нашем небольшом земном шарике, чтобы о тебе никто ничего не узнал?
Вот американцы, говорят,  проводили такой опыт. Давали задание участникам эксперимента разузнать о жизни совершенно неизвестных им ранее людей. Сообщали только их фамилию, возраст и профессию, а также, где те сегодня живут. Жили те люди, как правило, очень далеко, нередко на других континентах. 
Те, кому давали поручение собрать информацию об этих незнакомцах, находили среди своих знакомых кого-то, кто жил в тех же краях, что и искомый человек, или имел какие-то выходы на людей, там живущих, либо на тех, кто работал в той же сфере, что и незнакомец. И выяснилась удивительная вещь: самая большая цепочка людей, через которых собирали сведения, составила всего десять человек. 
Проверено это и  мною лично. Так, при  розыске сведений о людях, живущих в разных концах света, моя цепочка состояла максимум из пяти звеньев. Могу объяснить, почему моя цепочка была вдвое короче «американской». В Америке, как я думаю, участниками эксперимента были, вероятно, не евреи. А  у меня все было «завязано» на евреев. 
Почти по Некрасову:
                    Покажи мне такую обитель, 
                    Я такого угла не видал, 
                    Где бы Моня иль Беня, иль Питель,
                    Где б еврей наш родной не живал.

Но вернемся к большим деньгам. Я всегда подозревала, что большие деньги удержать может лишь человек с определенным талантом. И это моё предположение подтвердилось: в семье удачливого мальчика, выигравшего «Волгу», все огромные по тем временам деньги были растрачены по мелочам. Хорошо, что хоть мальчик вырос, выучился и встал на ноги. А про капитал и не вспоминает и мать с дядей за упущенные возможности  не ругает.
Но самая интересная, а где-то и философская история с внезапно свалившимся на голову выигрышем произошла у моей родни накануне развала СССР. 
Советская власть в конце 80-х держалась только номинально, всерьез ее никто уже не воспринимал. Распоясались бандиты. Вся страна стала сплошным «комком» и базаром. «Комок» - так назывались первые комиссионные магазины в эпоху перестройки, где торговали не старьем, как при Советской власти, а новым импортным барахлом. 
Впрочем,  во времена перестройки торговали все. Многие раскладывали свой товар не в торговых помещениях, а на открытом воздухе.  Проще говоря, сваливали вещи либо на землю, подстелив под них скатерти-простынки, либо (о, счастливчики!) разложив их на прилавках, сооруженных на площадях, стадионах, у входа в метро...
Вот в это-то сумбурное время глава семьи, бежавшей из охваченного огнем Кавказа, купил лотерейный билет  последнего государственного розыгрыша той самой страны, что рассыпалась на глазах. И выиграл! «Волгу-24»!!!
Родня, оставшаяся на родине и переживавшая за беженцев, возликовала! Слава Б-гу, слава всем святым – своим и чужим! Родственники были уверены, что продав машину, можно будет купить в Москве квартиру, да и вообще жизнь пойдет другая.
    - Как вы себе это представляете? – произнес по телефону холодный голос счастливого владельца выигрышного билета.     
    - Очень просто!  - сказала теща на другом конце провода. – Билет не продавай, бери машину, потому что машина – это вещь, а деньги становятся макулатурой. Потом продайте машину и тут же берите квартиру.
    - Машины нет, - сообщил тот же холодный голос.    
    - Как это, нет? – рассвирепела теща. – Ты же даже не пьешь, куда же все делось?!
    - Этого всего и не было, - замогильным тоном ответил счастливый владелец выигрыша.
    - Неужели билет - подделка? – ужаснулась теща, представив, что ее зятя, как фальшивомонетчика,  забирает милиция.
    - Нет, билет настоящий  и таблица тоже. 
    - Так в чем же дело, если все настоящее? – удивилась теща.
- Дело в том, что страна – не настоящая.
    - Как это, страна не настоящая? – возмутилась теща - ветеран Второй мировой, проливавшая за Родину кровь на фронте. – Как это, не настоящая?  Это ты про Родину так?!
    - Нет, Родина есть, страны нет.  Автозавод ГАЗ, что выпускает «Волги»,  есть, и «Волги» есть. Только страны и Советской власти нет. Я уже все узнал. Чтобы получить «Волгу», надо туда, в Горький, поехать, заплатить за машину по полной и, если не убьют, приехать на этой выигранной «Волге» в Москву, опять же, если по дороге не ограбят и не прирежут.
Повисло молчание, но молчать долго по телефону было дорого, и разговор оборвался. 

Не одно десятилетие минуло с тех пор. Прошла моя молодость, выросли и стали на ноги дети, растет новая смена - внуки. Многое переосмысливается, благо шкатулка памяти поставляет для мыслей материал  в неограниченном количестве. 
Вспоминая случай с выигрышем «Волги», склоняюсь я все чаще к мысли, что вся наша жизнь в итоге оказалась этой «последней «Волгой». Все, что было нажито: опыт, друзья, авторитет, квартиры, дачи и машины, все то, что давало уверенность в завтрашнем дне,  это  все рухнуло в тартарары вместе со страной, в которой мы жили, которую строили. Со страной, что была нам  Родиной, а стала страной не настоящей, страной-фантомом.  
Но жизнь-то наша, она ведь была настоящей? 
Или все наши воспоминания – всего лишь фантомные боли?

*Ауслендер (нем.)  - иностранец    
** Ныне значительная часть иностранцев в Германии представлена арабами, турками, беженцами из бывшей Югославии.

Лидочка

Маленькая Лидочка росла, как многие девочки, в мечтах о будущем принце. Иногда в сладких девичьих снах она видела его так явно, что, проснувшись, не могла сразу понять, почему она в комнате одна, а за окном не яркое голубое небо и океан  до горизонта, а серенький ноябрьский день и будильник на тумбочке. Но все равно на душе целый день было радостно, не покидало ощущение, что принц ждет ее за ближайшим поворотом.
Лидочка и ее подружки любили гадать. Нюша – заводила в их компании – научилась гадать на картах. Лидочка ей завидовала, пробовала научиться тоже. Но, увы! Премудрость эта оказалась ей недоступна, и она смирилась с тем, что свое будущее она узнавала через Нюшу-подрушу, как она ее ласково называла. 
Зато Лидочка научилась раскладывать пасьянсы, каждый раз загадывая желание, впрочем,  одно и то же: встретится ей принц сегодня или нет. Если пасьянс не складывался, Лидочка мрачнела, но ненадолго. Она всегда находила причины, почему на этот раз не надо принимать отрицательный результат во внимание. Причиной могло быть то, что карты при тасовании вывалились из рук, либо кто-то отвлекал Лидочку на минутку.
Нередко Лидочка с подружками гуляла по воскресеньям по городу, точнее, они прогуливались на пятачке перед кинотеатром. Здесь был центр небольшого городка, где по воскресеньям собиралась местная молодежь.
Был год, когда Лидочке стукнуло 18. Она так и говорила: «Мне стукнуло 18». И все смеялись, потому что Лидочка была росточка небольшого, телосложения хрупкого и «стукнуло» не вязалось с ее тихим голоском, тонкими пальчиками и нежным румянцем на щеках.
В один из весенних воскресных вечеров на пятачок пришли цыганки. Были они быстрыми, юркими. Одна из них была явно за старшую, т.к. вела себя солидно и вальяжно, двигалась плавно, не спеша. Осанка у нее была горделиво-царственной. И хоть одета она была не лучше, чем товарки - та же цветастая юбка, те же мониста на груди, выглядывающие из-под пестрой шали, но ощущение властности исходило от нее настолько мощное, что народ расступался перед ней. А она шла прямо к Лидочке. Остановившись перед девушкой, цыганка проговорила, выговаривая слова низко и певуче:
-  Позолоти ручку, погадаю, всю правду скажу. 
Стоявшие рядом окружили их кольцом:
- Лидка, ну чего ты! Пусть погадает! – зашептали подружки.
- Та у меня ж грошей нема! -   виновато ответила Лидочка.
- На тебе! – протянула ей рубль Нюша. Рубль исчез в одной из складок цветастой юбки, и королева-цыганка заговорила, растягивая слова:
- Будет тебе дорога дальняя, встретишь принца, будет он тебе роднёй, техникой увлекается. А звать его Семеном. Сколько проживешь с ним, не скажу. Счастлива будешь. 
Тут цыганка остановилась и протянула руку ладонью вверх: "Позолоти ручку, дальше расскажу!" 
Но денег у Нюши больше не было, пришлось Лидочке от дальнейшего гадания отказаться.
Ночью Лидочке не спалось, горели щеки, что-то дрожало в груди, дыхание прерывалось. Она все вспоминала  свою родню, всех молодых парней – потенциальных женихов. Даже грешным делом вспомнила и Семена - папиного троюродного племянника, на чьей свадьбе они гуляли год назад. Но жил он с женой дружно. У них родился сын, и разводиться он явно не собирался.
Главное в гадании цыганки было то, что она скоро встретится с НИМ, а то, что это должен быть Семен, так это не обязательно. Цыганка могла и ошибиться.
Шли годы. Лидочка училась уже в техникуме на последнем курсе, а принца своего она так и не встретила. Задержался он где-то по пути, а может, проскакал на коне, не заметив ее, не остановился рядом, не подхватил крепкими руками.
Добрая соседка тетя Тоня сговорилась с Лидочкиной мамой Верой и познакомила Лидочку со своим дальним родственником – Славиком. Молодые друг другу вроде понравились. Славику пришло время жениться, а Лидочка подумала: ну вот и исполнилось предсказание, правда, его зовут не Семен, а Слава. Но первая буква та же «С». Не иначе цыганка немного ошиблась.
Свадьба была пышная. Обе родительские пары не пожалели средств ни на стол, ни на подарки молодым. Жить стали у Славиных родителей. Прошел год, родилась дочь, и Славу словно подменили. Стал он ночами где-то пропадать, приходил под утро, пьяный, с помадой на щеке, пропахший незнакомыми духами. Лидочка и плакала, и просила бросить загулы. Но Слава на Лидочку внимания не обращал, с ребенком не возился. Родители Славы выговаривали Лидочке, что знать она мужу не угодила, коли муж от нее к другой бегает.
В день, когда дочке исполнился годик, а Слава гулял где-то в чужой компании, Лидочка, дождавшись, пока все уйдут по делам, собрала вещи и ушла с дочкой к родителям. Те приняли ее молча. Они давно уже были готовы к такому повороту событий.
Прошло два года. Лидочка работала. Ребенок ходил в садик. Родители помогали ей, чем могли. Однажды  вечером зазвонил телефон. Мать, переговорив с каким-то Романом, сказала:
- Нас нашел мой родственник Роман Данилович. Он будет в командировке в наших краях. Хочет остановиться у нас да не один, а с сыном Семеном.  Сердце Лидочки ухнуло вниз. 
- Семен! - подумала она. – Так и цыганка говорила, что будет родственник Семен! Значит, все правда!
Роман Данилович с Семеном приехали через неделю. Семен оказался очень высоким тощим парнем. Был он радиотехником. Жизнь у него была пестрая: он успел пожить на севере, поработать в колхозе в Казахстане, был и еще где-то, где - Лидочка так и не запомнила. В голове все звучало протяжно-напевное: «А звать его Семеном, будет он тебе родней».
Дело сладилось. Семену Лидочка вроде как понравилась. А о Лидочке и говорить нечего. Для нее все было решено заранее.
Свадьбы не было. Собрались своим кругом, поговорили, поели-попили, даже не потанцевали, и разошлись. Семен переехал из своего города к Лиде. Родители ее помогли ему устроиться в радиомастерскую техником.
Жизнь налаживалась, но все было как-то не так. Деньги Семен в семью не отдавал, покупал изредка что-то домой из продуктов, а купив, лично клал продукты в холодильник и внимательно следил, чтоб никто их не трогал. Мать Лидочки Вера материнским сердцем почуяла скорый конец семейной жизни дочери и решила отомстить зятю. У него на глазах вынула она из холодильника колбасу, купленную прижимистым Семеном для себя, и всю ее, нарезав щедрыми кусками, поджарила к ужину. Семен волком глядел на тещу, но протестовать не осмелился. Так повторилось несколько раз, после чего Семен собрал вещи и ушел из дому. Больше его никто в городке не видел. Все свои бумажные дела по увольнению-выписке Семен провел через отца, которому дал доверенность. Роман Данилович, внезапно забыв, что он родственник, попытался претендовать на часть имущества Лидочкиной семьи. Но Лидочкина мать Вера показала ему «где Б-г, а где порог» и пригрозила, что выведет темное прошлое его сыночка на чистую воду. После всего этого Роман Данилович испарился бесследно, из чего Вера – Лидочкина мать – сделала вывод, что у её бывшего зятя, видно, были конфликты с законом, а иначе – чего это его отец так внезапно отказался от всех претензий.
Прошли годы. Дочка Лидочки Сашенька и сама уже заневестилась. Похожа она была на Лидочку, такая же миниатюрная с нежным румянцем на слегка широких скулах. Родители Лидочки к тому времени уже скончались, и Лидочка жила с Сашей одна в трехкомнатной квартире. 
Времена наступили смутные, непонятные. Лидочка подрабатывала, как могла: и на работе крутилась, а была она бухгалтером, и убрать у кого-то не гнушалась, и за чужими детьми по воскресеньям присматривала. Даже одежду на вещевом рынке одно время продавала. Жили хоть и бедно, но голодными не были.
В один из дней в двери Лидочкиной квартиры постучали: 
-  Вам письмо из-за границы. 
Лидочка неуверенно повертела конверт в руках. Действительно, какой-то заграничный конверт, адрес ее, и фамилия правильно указана. Дрожащими руками вскрыла она конверт. В нем вместе с листком бумаги лежала маленькая фотография. На ней были изображены два молодых человека. В одном из них она узнала своего папу в молодости. А в письме было написано, что пишет ей её троюродный брат Семен, сын двоюродного брата ее папы. Этот двоюродный брат попал после войны в Аргентину, где и остался жить. А теперь он, Семен, разыскивает свою родню, и нашел ее, Лиду, свою троюродную сестру. Человек он состоятельный и хотел бы пригласить Лиду с семьей к себе в гости. А расходы он берет на себя. Лидочка охнула и опустилась на диван. В такой позе и застала ее дочка Сашенька.
Обсудив предложение родственника, Лидочка с Сашенькой написали ему большое письмо, вложили туда свою фотографию. Они были согласны поехать повидаться  в Аргентину и приглашали Семена, в свою очередь, и к себе в гости, заранее извиняясь за скромность своей жизни.
Через несколько месяцев, наполненных хлопотами по оформлению документов, поисками подарков, достойной экипировки, Лидочка с Сашенькой приземлились в Буэнос-Айресе. 
Все было как в сказке: Семен был красив, солиден, жил одиноко в роскошном собственном доме. Ночью Лидочке опять приснилась цыганка. Она что-то говорила, но Лидочка никак не могла расслышать ни слова. Ей все казалось, что та повторяет имя «Семен».
- Да-да!!! Семен! – пело в душе Лидочки. – Ну, конечно же, Семен!
Семен возил маму с дочкой, показывая им невиданную дотоле заграницу. А через неделю предложил Лидочке руку и сердце. Но годы, проведенные Лидочкой в одиночестве, приучили ее не спешить. И хоть сердце ее рвалось к счастью, она повременила с ответом, сославшись на то, что ей надо подумать, уж слишком мало они знают друг друга. Семен согласился ждать.
Лидочка вернулась с Сашей домой. Жизнь их внешне текла по-прежнему. Только теперь с лица Лидочки не сходило задумчиво-мечтательное выражение. Она могла часами перебирать открытки, рыться в родительском архиве.
Однажды она наткнулась на старое письмо дедушки к ее отцу. В письме был упомянут какой-то племянник дедушки, который жил  в то время на Бондарной улице. Эту улицу уже несколько раз переименовывали власти, но в народе ее так и называли Бондарной. Лидочка, чей интерес к родственным связям укрепился с недавних пор, решила сходить на улицу и разузнать о Лёне, жившем там в 30-е годы. Номер дома она нашла, потому что до сих пор в этом доме располагался канцелярский магазин, о котором дедушка писал в том письме.
В этом доме жил старик, которого Лидочка знала уже много лет. Он и рассказал Лидочке, что в квартире, где жил Леонид, до сих пор живут его родственники. Лидочка позвонила в дверь. Ее открыл мужчина лет на 10 старше  Лидочки. Лидочка, волнуясь, представилась и рассказала, как она оказалась здесь. Мужчина пригласил ее в комнату. 
Смеркалось, с улицы через раскрытое окно доносились детские голоса, радиомузыка. Мужчина внимательно слушал Лидочку, изредка как-то странно посматривая на нее.
- Да, я действительно сын Леонида. Я Семен Леонидович. Что с Вами? – встревожился он, увидев, как Лидочка, закатив глаза, падает со стула, а теряющая сознание Лидочка слышала протяжно-певучий голос: «…будет он тебе родней, техникой увлекается, а  звать его Семеном».

Прошли годы. Лидочка так и не вышла замуж. Говорят, что и по сей день  к каждому празднику почтальон приносит Лидочке письма из Аргентины.   Семен Леонидович тоже не женился. Он частый гость у Лидочки. Сашенька, дочка Лидочки, удачно вышла замуж за соседского парня. В семье растут двое детей.  Лидочка часто забирает их к себе, а Семен Леонидович любит гулять с ними.
Ночами Лидочке снится один и тот же сон, в котором цыганка все что-то ей говорит, а Лидочка кроме слова «Семен» ничего разобрать не может. Проснувшись поутру, она думает все об одном и том же: «Почему у меня не хватило денег заплатить цыганке тогда, давно, у кинотеатра?» И одинокая слеза ползет по ее увядшей щеке. 

Темные воды

Трудно писался этот рассказ.
Что-то незримо удерживало, не давало сложиться фразам, путало мысли. Каждое слово погружало в темную воду страшной, мощной, тяжело текущей реки, несущей воды свои из необозримого далека в неясную и такую же необозримую, внушающую тревогу, даль. И в той глубокой реке встречались омуты, затоны с гниющей на поверхности ряской. Мысленно было страшно погружаться, а вдруг не выплыву, не справлюсь? Не хватит сил и умения, а главное, убежденности, что есть все же нечто, что противостоит этому мрачному феномену.
Итак...
Дело было сереньким невзрачным ноябрьским утром. У входа в кирху встретились две женщины. Как выяснилось впоследствии, одного возраста – за 60, примерно одного образовательного уровня. Та, что пришла на встречу пораньше (назовем ее Шарлоттой), была дамой высокой, крупной. Про таких говорят – величавая. Вторая же была роста небольшого, с живыми манерами и быстрой речью (назовем ее Розой). 
Шарлотта хотела совершенствовать свой русский язык, который она выучила самостоятельно, а Роза вызвалась ей в этом помочь. Опыта в изучении языков Шарлотте было не занимать: в свои 60 она владела помимо родного немецкого еще и английским, и греческим, и, достаточно свободно, русским.
Женщины отправились побродить по городу, поговорить, познакомиться. Надо сказать, что Шарлотте порекомендовали ее учительницу совершенно случайно те, кто сам учил детей. 
Первым вопросом, который Шарлотта задала Розе, оказался тот, что давно приелся эмигрантам, а именно: почему она, Роза, приехала в Германию. И Роза, уже в сотый раз, рассказала о войне, что шла в ее стране, о бандитизме, о страхе за жизнь единственного ребенка. Надо сказать, что все рассказанное не имело никакого отношения к антисемитизму, поскольку его во всех этих коллизиях и не было. Люди и кроме антисемитизма находят достаточно причин, чтобы ненавидеть и убивать друг друга.
Шарлотта слушала внимательно, задавала иногда уточняющие вопросы. Видимо, Роза Шарлотте понравилась, и она предложила встретиться через неделю у нее дома.
Шарлотта оказалась женщиной зажиточной: уютная дорогая квартира в историческом центре старинного немецкого города, деревянная мебель, ковры ручной работы на полу, забитый книгами книжный шкаф во всю стену недвусмысленно говорили о статусе хозяйки и ее пристрастиях. Жила она одна, овдовев несколько лет назад. Ее муж, грек, был профессором, работал в Афинах, где она и прожила, начиная с замужества, всю жизнь  с ним и с детьми. 
Дети выросли, вернулись в Германию, и она тоже переехала жить в страну, где родилась, но где многое было ей непонятно. Дело в том, что Шарлотта была уроженкой Западной Германии и в Германии Восточной никогда не жила. Да и Германия, из которой она уезжала, была несколько иной, чем та, в которую она вернулась через десятки лет.
Дома, расположившись в уютных креслах, женщины поговорили о погоде, а потом перешли к беседе о положении в мире. Впрочем, сегодня невозможно говорить о чем-либо, не затронув тему мира и, увы! тему войны. 
Шарлотту очень интересовали беспорядки, творящиеся на родине Розы, из-за которых  та с семьей уехала в Германию. И опять все рассказы были правдивы, но нигде не прозвучала тема антисемитских преследований. 
-  Вы знаете, - сказала Шарлотта, - у нас с вами очень много общего.
Роза ошарашено молчала. Что общего могло быть у нее – иностранки, покинувшей родину, лишившейся в одночасье всего, что было нажито поколениями,  с этой благополучной дамой, живущей  у себя на родине, в дорогой квартире, среди любовно собранных книг, привычных глазу милых безделушек?
    - Да, да! Не удивляйтесь! Вы сказали, что вы и ваши родные фактически бежали от войны, от беспредела. Мои родители родом из Силезии. До войны эти места принадлежали Польше, но немцы там жили в большом количестве. Их было много и в Моравии, и в Богемии – это в бывшей Чехословакии. Но перед Второй мировой войной немцев стали преследовать. Поляки стали грабить немцев, отнимать их дома и предприятия, начались погромы. Немцы бросали все и уезжали в Германию. Так снялись с места сразу два миллиона человек. Были среди них и мои родители. Об этом не любят говорить, вспоминать о несправедливости по отношению к немцам до войны, но это было.
Мой отец был врачом, занимался и лечебной работой, и наукой, особенно интересовался он историей медицины. Ведь немцы – это народ ученых, мастеров, умельцев. Мы всегда несли в мир наши знания. Немцы – романтики по природе своей. Мы никогда не были меркантильными. К сожалению, после войны изменился немецкий менталитет. Мы больше не говорим с гордостью о вкладе немцев в цивилизацию, мы запрещаем в школе рассказывать об этом ученикам, мы перестали гордиться собой как народом. 30% нашей территории отошли после войны сопредельным странам.
Роза, приехавшая в Германию по еврейской линии, замерла. Она словно почувствовала под ногами «тонкий лед», но все еще не хотела верить возникшей у нее догадке.
- Я не думаю, - сказала она в возникшей паузе, - что в школе не рассказывают о вкладе немцев в развитие человечества. Возможно, дело в том, что этот вклад был не только мирным, но и военным. Ведь обе мировые войны были начаты Германией, и потому  учителя очень взвешенно говорят о достоинствах и недостатках немцев как народа.
Шарлотта встрепенулась:
    - Не надо говорить  о том, кто начал эти войны. Это происки англосаксов! Это они спровоцировали войны, чтобы развалить нас. Это все Америка и ее олигархи!
Роза замерла. Ее подозрения об убеждениях Шарлотты все крепли. Задумавшись, она спросила:
    - Но ведь именно Америка помогла Германии встать на ноги после Второй мировой. Ведь именно Америка дала деньги на план Маршалла и помогла стране совершить «экономическое чудо»!
    - Не надо произносить слово Америка! Она убила дух немецкого народа, она специально давила на Германию: изменились школьные программы, в головы вбивался и вбивается дух ростовщичества. Мой романтичный, ученый народ стал торгашом. Детям не дают знаний, чтобы они гордились своим великим народом. Это Америка и Англия сделали так, что открылись границы страны, и сюда хлынули иностранцы. И все для того, чтобы изменить генофонд нации. Все скуплено на корню: газеты, телевидение, журналы, депутаты. Они не слышат народ, Ангела Меркель делает неверные шаги, она не представляет немцев, не воплощает их мечты и желания в жизнь. Все делается не так!
    -  А кто же скупил все «на корню» - с замиранием сердца спросила Роза.
Шарлотта внимательно вгляделась в Розу и спросила:
    -  Вы не еврейка?
«Вот оно! – подумала про себя  Роза. – Я была права: она антисемитка. Надо сказать, что да, я еврейка, но тогда я потеряю уникальную возможность узнать без утаиваний мысли таких, как Шарлотта, людей-интеллектуалов, зажиточных немцев. Но и обманывать явно не хотелось.»
Роза вспомнила своего дедушку, юриста еще дореволюционной закваски, и поступила так, как поступил бы он. Она не сказала ни да, ни нет. Она просто еще раз напомнила Шарлотте, что она родом из маленькой мусульманской страны, и выросла она среди мусульманских родственников, и преподавала она на местном языке, и уехала она с родины не из-за антисемитизма,  и потому ей не совсем понятен вопрос Шарлотты.
Шарлотта успокоилась и продолжила свою мысль:
    -  Весь мир куплен, куплена пресса, все средства массовой информации, и все это купили уже давно олигархи.
    -  Олигархи? – удивилась Роза. – Русские олигархи? – Роза всегда ассоциировала слово «олигархи» с Россией.
    -  Нет, американские! Хотя и в России они тоже из этой клики.
    -  Из какой клики? – не поняла Роза.
    -  Из еврейской! – твердо произнесла Шарлотта.
    - Но ведь среди богатых в мире есть очень много людей  и других национальностей. Например, китайцы. Пишут, что сегодня их капиталы больше, чем так называемые, «еврейские». Или арабы, у тех вообще денег не меряно!
    - У евреев старые связи. Эти связи все и решают.
Роза задумалась. Ей показалось, что какая-то доля правды во всем, сказанном Шарлоттой, есть. Действительно, евреев везде много, и не только тех, кто евреем себя признает, но и тех, кто имеет  еврейские корни.  «Может, мы действительно влияем на мир, и, даже не замечая этого, создаем всемирный заговор? Да что за чушь лезет мне в голову!» - разозлилась на себя Роза. 
Надо сказать, Роза  не раз замечала в Германии на улицах, что среди прохожих немало тех, чей внешний вид полностью соответствовал традиционному «семитскому» - носы, волосы... Но все они были немцы. Однако это ее не обманывало. Работая в еврейской организации, она сталкивалась с ситуациями, когда  к ним обращались местные немцы и, как правило, очень тихим голосом, осторожно оглядываясь по сторонам, интересовались, не хранятся ли у них, сегодняшних евреев, какие-либо старые довоенные еврейские архивы. Они ищут документы, которые подтвердили бы их права на недвижимость, потому что «в их роду есть евреи». Они сами,  упаси Б-г! - не евреи, нет, нет!  - они немцы, но все-таки могут претендовать на наследство...
    - А зачем евреям все это надо – разрушать страну, с которой у них хорошие отношения? – очнулась от своих воспоминаний Роза.
    - Они хотят гибели всем, хотят начать войну в Европе, что уже стучится в наши двери, это тоже их рук дело!
    - Но зачем им большая война сегодня! Ведь это самоубийство, ведь понятно, что с самого начала большой войны вступит в силу «принцип домино». Погибнут все: и правые и виноватые! Зачем им, евреям, убивать себя, свои семьи?
    - Вы не знаете этот народ. У них нет страны, нет родины. Они народ без корней, это интернациональная клика, которая хочет и всех остальных лишить своей земли, прав.
    - Но, позвольте! – удивилась Роза, – у евреев есть родина – Израиль.
    - Ах! - отмахнулась Шарлотта, - они забыли о своей стране, а Израиль и создан случайно всего лишь каких-то несколько десятилетий назад. Его и  в расчет принимать не надо.
    - Как же это евреи забыли про родину, если через 2000 тысячи лет они вновь создали свою страну?
    - Не будем говорить об этом. Это длинная история, – жестко оборвала разговор Шарлотта. – А вы не еврейка? – вновь с подозрением спросила она Розу.
    - Мы уже говорили на эту тему, - вновь уклонилась та от прямого ответа.
Ночью Роза и глаз не сомкнула. Было ощущение, что она отравилась. Чувство было настолько сильным, что она приняла лекарство, но ничего не помогло. В голову лезли мысли, а правильно ли она поступила, не сказав прямо в лицо Шарлотте, кто она и что она думает о таких антисемитах, как Шарлотта. Но что-то сопротивлялось в ней этому решению. Что-то, чего она не могла высказать словами. Потом она поймет, что ее остановил азарт, азарт бойца, вышедшего на поединок с противником. И поединок этот должен был быть, как говорят ученые,  «чистым опытом». Противник не должен иметь возможности отмахнуться от ее доводов единственной фразой, мол, понятно, почему ты так говоришь, ведь ты – еврейка!
Роза вспомнила, что она была уже в похожей ситуации много лет назад. Тогда она, молодой перспективный специалист, была послана на курсы повышения квалификации для руководящих работников тогда еще Советского Союза. После целого дня занятий они, три соседки по общежитию, собрались попить чаю. Каждый принес свои сладости к столу. 
За столом собрались профессор из Украины, с типичной  внешностью еврейки, рядом с ней уселась крашеная блондинка непонятного возраста -  руководитель большой службы крупного региона в России и она, Роза. Они вели беседу о жизни, о работе. 
Блондинка обладала хорошей памятью на анекдоты и рассказывала их, комментируя ими каждый поворот  в беседе. Анекдоты были исключительно антисемитские. Роза, не сталкивавшаяся на родине с ненавистью к евреям, спросила рассказчицу анекдотов:
    -  А за что вы так не любите евреев?
    -  Скажите, почему вы так хорошо говорите по-русски? – поинтересовалась та  в ответ.
    - Я училась в русской школе, да и ВУЗ был русскоязычный. А к чему вы это спросили?
    -  Вот смотрю на вас и думаю: фамилия, имя, отчество у вас нееврейские, но какая-то вы странная: хорошо говорите по-русски, удивляетесь моим анекдотам...
    - Нет ничего странного. Дело в том, что там, откуда я родом, практически нет антисемитизма. У нас евреи - уважаемые люди, даже браки с евреями не вызывают нареканий, в какой-то мере они даже престижны.
    - Ну-ну! – задумчиво протянула блондинка, но рассказывать анекдоты перестала, и, потеряв, видимо, интерес к общению, пошла к себе спать. Профессор (как выяснилось позже, одесситка) тоже ушла к себе в комнату и сразу же вернулась, держа в руках коробку конфет. Она протянула ее Розе, сказав единственное слово: «Спасибо». 
Роза поняла, что этот метод борьбы – самый лучший, потому что действует принцип равноправия. Противник не может  отмахнуться от аргументов «нейтральной» стороны.
«Решено, - подумала Роза. - Извлеку выгоду из положения. Я буду папарацци, буду собирать информацию из первоисточника».
Потом была очередная встреча.  Розу ждало уютное кресло и, самое странное, она при виде своей ученицы не испытала ни ненависти, ни даже неприязни. И Шарлотта встретила Розу с неподдельной искренностью и дружелюбием. Да она и не скрывала своего к Розе расположения:
    -  Мне так приятно вас видеть. Мне с вами интересно...
    -  О чем мы будем говорить сегодня? – спросила Роза.
    -  Расскажите, как принято отдыхать летом в ваших краях.

-  Это целый ритуал, - сказала Роза, поудобней устраиваясь в кресле. Она предвкушала, как будет вспоминать детство, как вновь окунется в то безмятежное время.
     - В моих краях очень жарко летом, и потому, в то далекое время моего детства, с наступлением сезона, совпадающего с окончанием школьных занятий, население переезжало жить в горы, на яйлаг. Скарб грузили на грузовики. Кто-то разбивал в горах палатки, у кого-то была родня в горных селах. Везли туда с собой и мебель, и посуду. Устраивались, как правило, на три месяца. Для детей это был рай: целый день игры на свежем воздухе в прохладе, без комаров, москитов. Свежие молочные продукты (рядом паслись большие отары овец), хлеб пекли в печках-тандырах, съедобная зелень на лугах, цветы, тишина. И в школу ходить не надо!
    - Неужели и сегодня люди так проводят лето? – удивилась Шарлотта.
    - Конечно же, нет. Глобализация коснулась всего. Сейчас у многих есть дачи, молодежь предпочитает ездить в другие страны. И у нас перед отъездом была дача. – Роза уточнила, – это был дом на берегу моря.
    - Я же вам говорила, что у нас много схожего в судьбах, - обрадовалась Шарлотта.
У меня тоже есть в Греции дом на собственном острове, этот дом очень большой, и я живу там несколько месяцев в году. А на полгода я сдаю его. Этих денег мне хватает на жизнь. У меня  есть и еще один дом, но он в другом месте.
Роза задумалась о том, как можно сравнивать ее дом, построенный шабашниками, с домом на собственном острове в Эгейском море. Как можно сравнить уровень жизни этой холеной дамы и ее жизнь, жизнь человека не так давно начавшего все с нуля в новой стране с незнакомым языком, обычаями, законами. «И все же можно, - думала Роза, - главное то, как ты чувствуешь себя, а чувствую я себя богатой: есть работа, есть семья, есть родня, есть друзья. Интересно, что еще общего найдет Шарлотта в наших судьбах?»
Пауза затягивалась, и Шарлотта стала рассказывать про свою любовь к России.
    - Мой папа, - как я говорила уже, - был врачом. 
Шарлотта произносила эти слова «как я уже говорила» вполне профессиональным тоном лектора, ведущего занятия у студентов:
 - Так вот, мой папа очень любил русских, он учил русский язык.
    - А где же он его учил, ведь вы жили на Западе? – спросила Роза.
    - На войне.
Роза замерла:
    - Как это, на войне?
    - Мой папа был врачом в дивизии «Эдельвейс», в той самой, что шла через Кавказ на Баку. Это их часть дошла до Эльбруса и водрузила там немецкий флаг. А потом  наши вошли в Баку.
    - Как это, вошли в Баку. Немцы не дошли до Баку! – возмутилась Роза.
    - А мне казалось, что дошли, но вам лучше знать, – не стала спорить Шарлотта, -
но именно в этом походе он и учил русский язык, хотел разговаривать  с местными русскими.
Роза подумала: «Интересно, с какими „местными русскими“ собирался говорить папа, идя через аулы горцев?» - но вслух ничего не сказала. Она видела, что Шарлотта была воодушевлена воспоминаниями об отце. Видимо, она его очень сильно любила, и он оказал большое влияние на становление ее мировоззрения. 
«Вот и еще общее в наших судьбах, – ахнула Роза. - Ведь тогда у подножия Кавказа шли бои с дивизией «Эдельвейс»,  и в тех боях погиб мой дядя! Может быть, это ее отец стрелял и попал в него? А часть, что дошла до Эльбруса, разгромил, сам погибнув, отряд новобранцев, которым командовал человек, работавший до войны дамским парикмахером в моем родном городке...»
Шарлотта же продолжала рассказ:    
-  Да, да! Мой отец хотел после войны поехать работать в Россию врачом, но этого сделать не смог,  времена были неподходящие. С фронта он послал маме около 200 писем. Они все сохранились и достались по наследству мне. Год назад меня пригласили посетить Музей истории Великой Отечественной войны в Москве. Меня опекали люди из Министерства Обороны России, везде меня возили, все рассказывали. В музее меня встретили с моими письмами очень торжественно. Россия мне понравилась. И Путин очень хороший. Что вы думаете о ситуации в Украине? – неожиданно спросила она Розу.
    - Я думаю, что то, что там происходит, очень страшно и больно для всех. Я думаю, что если начать нарушать подписанные договора, то мир погибнет, он слишком начинен оружием. Погибнут все.
    - Да, это правда, именно к этому и стремится эта интернациональная клика олигархов в Америке. Они этого хотят, и они это уже делают! – возбужденно сказала Шарлотта.
Роза выдержала паузу, собираясь с мыслями:
    - Шарлотта, я правильно поняла вас, что если у народа нет своей страны, и он разбросан по всему миру, и среди него есть богатые люди, то такой народ должен желать зла, такой же бесприютности и страшного конца всем другим народам мира?
Шарлотта энергично кивнула. Она была уверена, что речь идет о евреях, и что, наконец,  ей удалось убедить Розу в их зловредном и преступном характере.
    - Но тогда таким народом должны быть и курды, - продолжила мысль Роза. - Их много миллионов, у них нет своей страны, они живут во многих странах, среди них немало богатых и влиятельных людей.
Шарлотта, не ожидавшая такого ответа, замолчала и призналась, что она мало что знает о курдах.
    - Как вы думаете, Шарлотта, - спросила Роза, – а евреи любят свои семьи, своих детей?
Шарлотта поняла, куда клонит Роза, и предприняла меры, чтобы не продолжать разговор. Метод этот был один и тот же: мы не будем об этом говорить! 
Сомнения в происхождении Розы вновь зашевелились в голове Шарлотты:
    - Скажите, Роза, а какие праздники отмечаете вы дома?
    - Мы отмечаем, как все советские люди, Новый год, но самый любимый наш праздник –  это праздник моей родины Новруз, который мы справляем весной, праздник весеннего равноденствия, начала полевых работ.
Шарлотта задумчиво смотрела на Розу, но, видимо, решила, что подозрения в «еврействе» Розы все же беспочвенны. Роза, стараясь не выдать своего любопытства, наблюдала за Шарлоттой  и словно читала все ее мысли. Впрочем, это было нетрудно.
    - Поговорим лучше о моем последнем путешествии в Россию, – сказала Шарлотта, которая только что вернулась из поездки по Золотому кольцу. - Там было чудесно, Путин очень умный, - добавила она.
Роза знала, что  Шарлотта не раз уже бывала в России, но почему она поехала туда в самые морозы, да еще в маленький городок под Ярославлем, понять не могла и отнесла все на счет ее экстравагантности.
Шарлотта вынула из конверта, лежавшего на столе, фотографии:
    - Вам нравится эта архитектура? - На фотографиях были сняты так называемые купеческие дома: двухэтажные, каменные, с высокими окнами,  дома, где внизу были когда-то магазины, а на верхних этажах жили их хозяева.
    - Дома неплохие.
    - А вот этот дом? – На стол легла фотография отдельно снятого дома под шапкой снега.
    - Хороший дом, - оценила Роза.
    - Я хочу его купить, - сказала Шарлотта.
От неожиданности Роза не нашлась, что ответить. Она представила себе Шарлотту в этом доме одну, зимой, идущую в полном безмолвии сквозь анфиладу комнат, а за окном – глубокая тишина русского провинциального городка. Она представила, как Шарлотте становится плохо, и ее везут в маленькую больничку,вероятнее всего, с убогим оборудованием. Представила себе, кто бы мог прийти в гости к Шарлотте в длинные одинокие вечера, и ей стало не по себе. 
    - Зачем вам нужен дом в России? – спросила Роза с недоумением.
    - В грядущих мировых катаклизмах это будет самое спокойное место в мире. - Шарлотта говорила это, а в глазах ее был страх. 
«Она боится будущего, она боится жить в Германии!» - поняла Роза.
    - Но ведь если начнется война, то на что вы будете жить в России?
    -  На пенсию! – удивилась вопросу Шарлотта.
    - На какую пенсию? Кто вам ее будет выплачивать в разваливающемся мире? Вы представляете, кого выберет население городка себе врагом, когда, по его мнению, все плохое в России происходит из-за стран Запада? А ведь вы будете там представителем этого западного мира!
Шарлотта помолчала, а потом повторила, правда, уже не так убежденно:
    - И все же там будет безопасно. 
Видимо, ей тяжело было расстаться  с взлелеянной в долгих раздумьях мыслью: «Одна моя знакомая семья уже приобрела там дом. И я хотела бы купить этот дом, что на фотографии, на паях с кем-нибудь – по этажу каждому.»
Роза сказала, что знает одну кавказскую семью, которая хотела бы вложить деньги в недвижимость. Сказав это она неожиданно для  Шарлотты засмеялась.
    - Почему вы смеетесь? – спросила в недоумении Шарлотта.
Но Роза не ответила, лишь отмахнулась. Она представила картину: как начинаются беспорядки, и разъяренная  толпа колеблется в выборе, к кому первому вломиться в квартиру – к немке или к кавказцам. Но объяснить это собеседнице она бы все равно не смогла.
    - Да нет! Я смеялась своим мыслям. Все ерунда. – И опять залилась смехом сквозь слезы.
    - Я понимаю, что вы смеетесь над моим решением спасаться в России. Но Путин молодец, он расправился с этой кликой, он понял, кто разваливает государство!
Роза уже не знала, на какую тему можно говорить, чтобы не «съехать» вновь на  «вину евреев». Она дала себе слово, что отныне будет тщательно обдумывать все свои высказывания.
    - Скажите, Шарлотта, что вы думаете по поводу кризиса в Греции. Вы там долго жили, знаете греков, ваши дети наполовину греки.
Шарлотта насторожилась, у нее явно испортилось настроение:
    - Мои дети евангелисты, они живут в Германии.
    - Они считают себя немцами? – уточнила Роза.
    - Да! – твердо сказала Шарлотта. – И мой муж хотел, чтобы они посещали не греческую церковь, как греки, а были евангелистами. А кризис в Греции случился потому, что он навязан стране извне, этой интернациональной кликой.
«Как же я опростоволосилась, как же не убереглась! Она вновь все свела к евреям!». 
Роза разозлилась и решила позлить Шарлотту:
    - Скажите, Шарлотта, а со скольких лет греки уходили на пенсию?
    - С 65-ти! – с вызовом ответила Шарлотта.
    - Это сейчас с 65-ти. А до кризиса они уходили как будто в 55?
    - Я не знаю, – покривила душой Шарлотта. – Я не работала в Греции, – отговорилась она.
    - Я слышала, что и отпуска были очень длинные и премии сотрудникам выдавали за то, что они не опаздывают на работу, так ли это?
    - Я не в курсе. Но я знаю, что все, что творится в Греции, это дело рук американских олигархов, этих людей, которые всех ненавидят.
Роза устала. Она не хотела больше говорить, потому что подозревала, что любая тема будет сведена к вечному «еврейскому» вопросу. Шарлотта почувствовала настроение Розы и сказала:
    - Я предлагаю больше не говорить о политике. Я хочу поговорить об истории медицины. Знаете ли вы, кто такой был д-р Гааз?
    - Конечно! – обрадовалась нейтральной теме Роза. – Великий врач-гуманист. О нем писали еще в советские времена.
    - Я всегда говорила, что в СССР давали хорошее образование. Сейчас такого нет в Германии. Слишком узкие дисциплины преподают. А мой отец был высокообразованным человеком. Ему предлагали даже возглавить кафедру, но он не прошел по здоровью. А это было необходимым условием – быть здоровым. - Шарлотта с воодушевлением рассказывала об отце, о том, как он подолгу любил беседовать с ней о жизни, об окружающем мире и о... Тут Шарлотта остановилась:
     - Я знаю, что вы не любите говорить об этих людях. – Она выжидательно смотрела на Розу.
    - Не то чтобы я не любила говорить о них, просто я не всегда согласна с вашими мыслями. Я знаю, что эти люди, а лучше точно говорить – евреи, оказали огромное влияние на развитие цивилизации. Вы ведь евангелистка? – спросила Роза.
    - Да.
    - Значит,  вы знаете, что поклоняетесь еврею, раввину, обрезанному. Кстати, его чтят и мусульмане, как одного из пророков, впрочем, как и Моисея, и Авраама. Они зовут их Иса, Муса и Ибрагим. Как же вы, поклоняясь еврею, ненавидите его родню, а значит, должны ненавидеть и его мать Марию, и его братьев и сестер, и пророков, и многих христианских святых, ведь вы же верите в Б-га?
    Шарлотта потемнела лицом:
    - Мы не будем говорить на эту тему. Могу сказать лишь одно: в Германии стало слишком много ненемцев. Зреет большое недовольство, и вы увидите, что скоро народ покажет его. В Германии будет неспокойно. Есть много людей, которые говорят об этом, это серьезные люди. Им затыкают рот, их не пускают во власть, но так долго продолжаться не может. И я все равно знаю, что спокойно будет только в России.
Роза молчала. Она поняла, что нельзя переубедить того, кто болен. Ее собеседница была специалистом: она работала со студентами, имела научные труды, много читала. Она была по-своему высокообразованной интеллектуалкой. Но она была больна, больна тем, чем болели и болеют многие. Нет лекарства от этой болезни, есть только надежда на ремиссию. Это как с прививками: если большая часть детей привита, то детские инфекции не принимают форму эпидемий. В Германии эта прививка еще действует, но насколько массово – покажет жизнь.
А пока, прощаясь с Розой, Шарлотта сказала:
    - Вы мне очень симпатичны, мне интересно беседовать с вами, я буду ждать следующей встречи. Мы созвонимся позже. Я еду в мою любимую Россию. Путин молодец. – И крепко пожала Розе на прощанье руку.
«У каждого фашиста был свой любимый еврей», - подумала Роза.
Ненависти к Шарлотте не было.
Темная, мутная вода несла Розу. Мощно и неумолимо двигался ленивый поток, и далеко-далеко угадывались берега. А над потоком струился дымок гари, стесняющий дыхание, гари, отдающей слегка кислым запахом пороха. Звучал в голове поток музыкальный, в котором фортепианные триоли переплетались то с протяжными, то с отрывистыми вздохами валторны. Это была ужасная, но где-то в своем безобразии гармоничная мелодия. И едва слышно звучали в ней, переплетаясь, словно шорох сухих трав под сильным ветром, музыкальные фразы из «Песни Хорста Весселя», советского гимна и «Ерушалаим шель захав».
...
И не было сил доплыть до берега, где то ли обманно, то ли и в самом деле разгоралась заря. А может быть, то был отсвет пожара?
На улице Розу встретил все тот же серый холодный день. Но днем на мгновение выглянуло солнце... 
Жизнь продолжалась.

Послесловие
Эта история осталась бы незавершенной, если бы не дополнение...

Шарлотта по семейным обстоятельствам решила вернуться жить в Грецию. Ее дочка, ради которой она переехала в Германию, решительно отдалилась от матери, сведя на нет ее контакты со своей семьей: не разрешала матери видеться с внуками, сама ей не звонила. Шарлотта общалась с дочкой только через зятя. Тот был намного старше ее дочери и проявлял терпение в телефонных беседах с тещей. 
Шарлотта не скрывала от Розы, что все это из-за ее политических убеждений: с нею перестали общаться почти все родственники, и даже дочь тоже не хочет, чтобы она «плохо влияла на детей».
Роза тихо порадовалась мудрости родни Шарлотты, даже на душе полегчало.
В одну из последних до отъезда встреч Шарлотта спросила Розу:
-  А вы читали книгу Герхарда Менухина? 
-  Какую книгу? – спросила Роза. – И кто такой Герхард Менухин?
- Герхард Менухин - сын знаменитого еврейского скрипача. Он написал книгу, в которой доказал, что никакого Холокоста не было. Уж ему-то можно верить. Ведь он сам  еврей и к тому же лорд!
Роза замерла:
- Я ничего не знаю про его книгу, но постараюсь к следующей нашей встрече прочесть его писания.
Дома Роза во всеведущем интернете нашла нужную информацию, попутно выяснив для себя не особо приглядные страницы из жизни знаменитого скрипача Иегуды Менухина в части его отношения к нацистам-преступникам и в оценке творчества  антисемита Вагнера.
Встретившись в очередной раз с Шарлоттой, она была готова к разговору с ней о книге Герхарда Менухина.
-  Ну что, - спросила Шарлотта торжествующе, - теперь вы поняли, что никакого Холокоста не было? Ведь нельзя же не верить лорду Менухину, еврею, который разоблачил выдумки врагов Германии!
-  Скажите, Шарлотта, – задумчиво спросила Роза, - кому бы вы больше поверили, лорду Менухину, который не является ни историком, ни жителем Европы – очевидцем событий, или своему папе, которого вы любили?
-  А при чем тут мой папа? – удивилась Шарлотта.
- А при том, что я вам за все наши долгие встречи не рассказала кое-что о моей семье. Вы говорили, что у меня с вами очень много общего. Это действительно так, вы даже не представляете, насколько вы правы.  Ваш папа в составе дивизии «Эдельвейс» шел с боями через Кавказ. Именно в тех боях погиб мой родной дядя Мамед, брат моего отца. Возможно, что ваш папа убил его.
-  Нет, нет! – испуганно воскликнула Шарлотта, - он был врачом и никого не убивал!
-  А еще о Холокосте я узнала сначала не из книг, а от своего папы. Он был офицером на той войне, и сам видел концлагерь с его печами. Его дивизион там сражался. Он видел весь этот ужас и он мне, ребенку, об этом рассказывал. Кому же я должна верить больше: лорду Менухину, получившему этот титул по наследству от своего  папы-музыканта. Кстати, тот, живя в Америке с раннего детства,  не попал в европейскую мясорубку Холокоста и не потерял в ней своих родных. Как посмел он говорить об этой страшной катастрофе многомиллионного народа?
Роза не ожидала той реакции Шарлотты на ее гневную речь. Хозяйка дома заметалась  по комнате. Лицо ее странно исказилось, глаза блуждали, словно искали в комнате какую-то жизненно важную вещь и не находили ее.
-  Я не знала, что ваш папа был на войне, - извиняясь, бормотала она прерывающимся голосом. Глаза ее подобострастно смотрели на Розу.
-  Может быть, вы хотите кофе? – запоздало предложила она гостье.  – Нет, нет, все совсем не так, совсем не так, - запинаясь на каждом слове, продолжала свою речь Шарлотта, продолжая бегать из угла в угол. -  Я уезжаю в Грецию, но очень хочу вас видеть. Приезжайте ко мне в гости. – Шарлотта присела к столу и стала  лихорадочно писать адрес и телефон. – Приезжайте! – настойчиво просила она, заискивающе глядя в глаза Розе.
Розе было смешно и одновременно неприятно. Она вспомнила, что также отвратительно было ей когда-то давно, в молодости, когда она только начинала свой профессиональный путь. 
А дело было так: перестройка ломала все каноны, рушилось самое святое – подбор кадров. Современники тех бурных лет помнят, что было время, когда руководителей выбирал коллектив. Вот такие выборы главы департамента должны были состояться и в городе -«миллионнике», где работала Роза. И по всем  признакам главой должен был стать ее, Розы, шеф. А Роза была тогда очень ценимым им сотрудником, и по логике вещей, в случае избрания ее шефа, она бы возглавила в департаменте один из ключевых отделов.
Не думая о своих радужных перспективах, Роза продолжала трудиться, встречаясь по   работе с руководителями городских служб.  
Однажды она сидела в кабинете у  одной руководящей особы,  женщины могучего телосложения, известной всему городу своим прочным положением и связями. Эта представительная дама лебезила перед ней, Розой: чуть ли не на цыпочках, пританцовывая, порхала вокруг, наливая чай и выставляя на стол самые дефицитные дорогие конфеты-печенья.
Так же вела себя сейчас  и Шарлотта, предлагая кофе, мечась по комнате, приглашая «безродную»  иностранку в гости в свой дворец.

История знакомства с Шарлоттой завершилась еще через неделю заключительным аккордом. Та пригласила Розу посидеть напоследок в кафе. Роза пришла. 
Кафе было дорогим, оно славилось своим мороженым. Шарлотта предложила Розе выбрать то, что она хочет, и оказалось,  что она выбрала именно тот сорт, который любила  и хозяйка встречи.
Официант торжественно обслужил стол, с подчеркнутым уважением  поставив первую чашу с десертом перед величественной Шарлоттой. Она придвинула к себе меню с картинками разных видов мороженого и воскликнула:
-  Нас обманули! На картинке порция  посыпана орешками гуще! Это обман!  - она подозвала официанта и строго выговорила ему, тыча попеременно пальцем то в картинку, то в  свою чашу.  Официант рысью помчался к руководству.
Роза  стала есть, и Шарлотта последовала ее примеру. Подошел момент, официант принес счет и, почтительно склонившись над Шарлоттой, сказал:
-  Наш шеф-повар приносит свои извинения за то, что мы нарушили порядок. Ваше мороженое оплатит наше заведение.
Шарлотта просияла, и когда официант удалился, сказала:
-  Это прекрасно! Деньги остались у меня в кармане!
Ее радость была так неподдельна, она так искренно радовалась выгоде, что Роза от души захохотала и долго не могла остановиться.
Потому богатые и богаты, что ценят деньги превыше всего,  подумала Роза. Сама она так много потеряла в жизни, что они уже давно перестали ее сильно волновать.
С Шарлоттой они больше не виделись. Правда, та звонила ей пару раз, но Роза ей не перезванивала.

P.S. Может быть, это и случайное совпадение, но с  последней встречи с Шарлоттой бессонница, от которой Роза страдала долгое время, прошла.